– Сейчас ночь. Может, вместо размышлений лучше поспать?
– Я даже не пыталась. Кошмары караулят. Дождусь рассвета.
Бух. Бух.
– Тогда, если можно, стучите потише. – Я зевнула и развернулась к двери. Меня нагнал голос Эвы:
– Не уходи. Нужны твои руки.
Я глянула через плечо:
– Для чего?
– Ты умеешь разбирать пистолет?
– Нет, в колледже этому не обучают.
– Я думала, все американцы помешаны на оружии. Давай научу.
Через минуту я неумело разбирала «люгер», сидя по-турецки перед Эвой, которая называла его части:
– Ствол… щечка рукоятки… ударник…
– Зачем мне это? – спросила я и ойкнула, получив удар по пальцам, когда попыталась вставить затвор не той стороной.
– Разборка оружия всегда помогала мне думать. Сейчас мои руки на это не годятся, поэтому я одолжила твои. Достань масленку из моей сумки.
На холстине я разложила части пистолета.
– О чем вы думаете?
Глаза Эвы мерцали, но не от виски, хотя стакан с обычной порцией янтарной жидкости она пристроила на колено.
– О Рене дю Маласси. Вернее, о Рене Борделоне. О том, куда он делся.
– То есть вы полагаете, он жив.
А ведь прежде она это отрицала напрочь.
– Сейчас ему стукнуло семьдесят два, – проговорила Эва. – Да, я думаю, он жив.
Гримаса ненависти к нему и одновременно отвращения к себе исказила ее лицо. Редкий случай, когда Эва не смогла скрыть свои чувства. Она вдруг показалась такой хрупкой, что сердце мое сжалось от странного желания ее защитить.
– Почему вы решили, что дю Маласси и Борделон – одно и то же лицо? – осторожно спросила я.
Эва чуть усмехнулась.
– Огюст Пуле-Маласси – издатель, выпустивший «Цветы зла» Бодлера.
– Я уже начинаю ненавидеть этого поэта. Хотя не читала его вообще. (Мне это было ни к чему.)
– Тебе повезло, – проскрипела Эва. – А мне вот пришлось выслушать от корки до корки весь сборник в исполнении Рене.
Держа ствол «люгера» в одной руке и промасленную тряпицу – в другой, я помолчала, а затем спросила:
– Значит, вы с ним были…
Эва шевельнула бровью.
– Ты потрясена?
– Нет, я тоже не святая.
Я огладила живот. В последние дни Маленькая Неурядица вела себя лучше: она по-прежнему забирала мою энергию, но утренняя тошнота почти прекратилась, а главное, смолк противный голосок.
– Рене привез меня в эту гостиницу. – Эва обвела взглядом комнату, словно силясь что-то рассмотреть. – Номер был, конечно, другой. Этакая каморка ему не годилась. Он снял лучшие апартаменты на четвертом этаже: большие окна, синие бархатные гардины, огромная кровать…
Я не стала спрашивать, что происходило на той кровати. Видимо, у Эвы была веская причина всю ночь не смыкать глаз, опасаясь кошмаров.
– Так, это у нас что? – Я перебирала части пистолета, под руководством Эвы смазанные ружейным маслом. – Значит, когда пришлось бежать из Лилля, Рене Борделон превратился в Рене дю Маласси. Потом и в Лиможе запахло жареным, и он снова скрылся. Как же ему это удавалось, если многих предателей переловили?
Я вспомнила газетные снимки, на которых коллаборационистов, мужчин и женщин, подвергали унижению, а то и обходились с ними круче. Та старуха не зря помянула фонарные столбы.
– Он был совсем не дурак. – Эва отставила масленку. – Он угождал власть имущим, однако помнил, что они могут потерпеть поражение. У него всегда имелось место, куда можно сбежать, прихватив свои деньги, и под новым именем все начать заново. Лилль, потом Лимож. – Эва смолкла, задумавшись. – Наверное, он уже планировал побег, когда в пятнадцатом году привез меня сюда. Я об этом не догадывалась, ведь он сказал, что присматривает место для второго ресторана. Я думала, он хочет расширить дело. Видимо, Рене о том и не помышлял, но подыскивал место для новой жизни, если вдруг возникнет такая необходимость. И она возникла.
– Хм. – Я вся перепачкалась в смазке, но процесс меня увлек. Наверное, я бы вряд ли прогуливала уроки домоводства, если б на них вместо выпечки бисквитов учили разбирать оружие. – Знаете, Рене Борделон и Рене дю Маласси отличаются не только именем.
– Чем же еще?
– Готовностью нажать спусковой крючок. – Я глянула на эту деталь пистолета, в разобранном виде совсем не страшного. – По вашим рассказам, Борделон брезговал грязной работой. Поймав на воровстве вашего предшественника, он подвел его под расстрел, который исполнили немцы. А вот дю Маласси не замешкался собственноручно спустить курок.
– Перейти эту грань неп-просто, – согласилась Эва.
Похоже, она знала, о чем говорит.
– Почему же он так изменился? Что превратило его из эстета барышника… – Я припомнила, как выразилась старуха. – …в элегантного убийцу?
Эва криво усмехнулась.
– Полагаю, я.
В уравнении возникла неизвестная величина, но расспросить о ней я не успела – жестом приказав собрать пистолет, Эва замкнулась. Я сменила тактику:
– Как же вы его разыщете? Наверняка у него опять другое имя. – Я закрепила ствол. – Куда он мог смыться из Лиможа?
Меня до мурашек будоражила мысль, что речь не просто о жадном до наживы старом враге, но об убийце.