Сеть для миродержцев

— Прокол сути. Когда ты выкрикиваешь боевую мантру, вызывая "Грохочущие стрелы" или превращая обычные колесницы в Ракшас-Виманы, ты вступаешь в соитие с Калой-Временем. Слово сливается с Делом и Духом, проникая в лоно Времени, и поток живительного семени устремляется в бездну. Там, в мириадах реальностей и возможностей, в пучине Атмана-Безликого, твое семя находит единственно необходимую тебе вещь и оплодотворяет ее, получая в качестве зародыша сокровенную суть находки. Ее "вещность". После чего ты выдергиваешь зародыш обратно и вкладываешь во что угодно. Стрекало становится громовой палицей, колесница — повозкой-гигантом в стальной броне, стрелы грохочут, копья пламенеют, а поток стебельков травы-куша косит ряды пехоты и всадников. Ты доволен, враги мертвы, а голубоглазая Кала смеется…

— Вряд ли. Не думаю, что ей смешно. Летающие колесницы из хрусталя и золота, огненные тучи "Южных Агнцев", девятиэтажные храмы, непробиваемые панцири — мантры, мантры… проколы сути. Мы превращаем Время в девку.

— Оставим. Я не расположен спорить с тобой.

— Я и не спорю. Я думаю вслух. Вечер, становится прохладно, а лучший способ согреться — думать вслух.

— Лучший способ согреться — развести костер. Сходи-ка за хворостом…

— И все равно, Учитель: мы дети случая, обстоятельств и чьей-то злой воли.

— Я не стану бить тебя.

— Да. А жаль…

* * *

Щурясь от ласки рассветного солнца, Рама провожал взглядом одинокую фигурку странника.

Нет, уже не странника — ищущего.

Вон он пересекает луг, бредет по склону, опираясь на длинный посох…

— Учись жить заново, — пробормотал старый аскет. — Учись, падай, разбивай лоб! Иначе ничего не получится. Шива, Горец-Столпник, ответь: какому дураку моя жизнь показалась верхом счастья, что он решил ее воспроизвести в этом бедолаге?

— Жаворонку, сыну Брихаса, — прозвучал ответ. — И еще последышу Адити-Безграничности. Опекуну Мира. Зачем спрашиваешь, если знаешь?

Рама обернулся.

За ним никого не было.

— Да, Горец, — кивнул аскет. — Знаю. Тишина обволакивала Махендру пуховым одеялом. Лишь грустно щебетали воробьи-чатаки, способные утолять жажду единственно дождевыми каплями. Чатаки просили ливня.

* * *

ОМ, ТАТ и CAT!

А впрочем… да, это я, Ганеша, ваш любимый Слоноглавец, умник, каких мало!

Я сижу на табурете, вертя в хоботе свежий гиацинт, и с ухмылкой разглядываю нашего буяна, ниспровергателя авторитетов, нашего замечательного Раму-с-Топором.

Таким он мне ужасно нравится: сидя за резным столиком, Рама в третий раз перечитывает написанное мной.

Словно забыв, что сам же и рассказал мне правду о своей встрече с Дроной.

— Я тебе и половины не говорил! — наконец роняет он. — И половины! Откуда ты узнал?

— Бог я или не бог? — Веселье распирает меня, прорываясь наружу весьма неприличным хрюканьем. — Кладезь я мудрости или не кладезь?

— Ты мне голову не морочь, кладезь! Откуда узнал, говорю?!

— От верблюда! Горбатого! Слыхал, на таких купцы поклажу возят? Лучше вспомни, обильный подвигами: для кого я с этими записями стараюсь?

— Для Черного Островитянина! Летописца-Расчленителя!

— А кто близ его ашрама хижину год назад поставил? Как раз после неудачного визита к панчалам? Кто с Островитянином лясы по вечерам точит?

Вот что мне в Рамочке по душе — это его нижняя челюсть.

Моей так в жизни не отвиснуть. Даром что слоновья.

ГЛАВА XI КШАТРИЙ БРАХМАНУ НЕ ТОВАРИЩ

Заметки Мародера, южный берег реки Господня Колесница, Кампилья, первая столица панчалов, середина сезона Варшах

В город его пустили, как всегда, без всяких проволочек. Да и то, кому взбредет в голову задерживать странствующего брахмана?

Дрона неторопливо шел по улице, направляясь к дворцу. Как и положено столице, Кампилья была возведена близ реки, обнесена мощными укреплениями, и над каждыми из восьми ведущих в столицу ворот красовались надвратные башни-гопуры. Дворцовый комплекс располагался в центре города, и еще издалека Дроне стали видны бастионы и угловые башни, а также вышки на крышах, откуда цари-Панчалийцы предпочитали любоваться звездным небом.

Вполне можно было позволить себе глазеть по сторонам, не рискуя потерять направление.

Дрона часто бывал в крупных городах. Ни один из них не произвел на него особого впечатления, разве что первый, в который он попал. Да и то… В общем, ему было с чем сравнивать. Брахман-из-Ларца бесстрастно отмечал излишне пышную, помпезную архитектуру панчалийской столицы, зачастую расходившуюся с "Каноном Зодчих". Вычурная лепка на фасадах жилых домов, золоченые статуи в скверах, совершенно неуместные барельефы на стенах общественных зданий…

Излишествами грешила и одежда горожан всех варн и сословий. Если кто-то мог позволить себе "павлинье перо" — он позволял. Яркие, кричащие цвета, дорогие шелка, кошениль, драгоценное шитье, тяжелые гирлянды, серебро и золото украшений, обильно усыпанных самоцветами, у людей победнее — крикливо-яркие дхоти, стеклянные бусы из "вареного" жадеита, надраенная до ослепительного блеска медь браслетов…