Сеть Сирано

Короче, тетю Виту решили лишний раз не травмировать. Очистить желудок можно и на дому. Дело-то совсем пустяковое, если умеючи. Доктор искренне обрадовался лишней возможности подзаработать. Из ванны доносились точные командные распоряжения и деликатные тетивитины порыгивания. Проделав все положенные процедуры, доктор загнал дядю Пашу в угол и, получив положенное вознаграждение, еще раз поздравил всех с праздником и бодро убыл восвояси.

Тетю Виту дружно транспортировали в спальню, уложили на постель, укрыли одеялом, и через десять минут она уже спала. Дядя Паша сидел на стуле рядом с тетей Витой, держа ее за руку. Чуть поодаль живописным полукругом стояли их дочери — Вера, Надежда, Любовь и сестра их Софья. Мы с мамой решили оставить их наедине с их горем и тихонечко вышли на кухню заваривать чай.

Меня душил смех. Я села на стул и укусила себя за кулак.

— Чего ты гримасничаешь? — спросила меня мама, разыскивая по шкафам чай.

— Я не гримасничаю, — ответила я.

— Нет, ты гримасничаешь! — настаивала мама.

— Просто мне смешно, — не в силах больше сдерживать, раскололась я.

Мама внимательно на меня посмотрела, а потом сказала, что мне тоже хорошо бы принять что-нибудь успокоительное.

— Зачем? — пожала я плечами, — мне и так хорошо.

— Вот это и плохо, — сказала мама.

В прихожей раздался звонок. Мама пошла открывать. Я издали узнала возбужденный и радостный голос тети Нади.

— Как же здорово, — тараторила тетя Надя, — что все мы здесь сегодня собрались! Такой праздник, такой праздник!

Мама усадила ее за стол и молча на нее уставилась.

— Как «Борис»? — спросила мама.

— Феерично, Таня! — просияла тетя Надя, — такие декорации! Такие костюмы богатые! Вся массовка поголовно в соболях! Теперь я точно знаю, куда уходят деньги налогоплательщиков.

— А как оно вообще? — тупо поинтересовалась мама.

— Не спрашивай, Таня, — махнула рукой тетя Надя, — почти пять часов! Думала, что не вынесу. В конце я уже решила, что если он сам не сдохнет, то я влезу на сцену и добью его к чертовой матери!

— Кого? — не поняла мама.

— Бориса! Годунова твоего долбанного, — и тут же, без перехода: — чаю мне налей.

Мама молча налила ей чаю. Я вынула изо рта кулак.

— А что вы такие мрачные? — вдруг спохватилась тетя Надя, — или умер кто?

— Витка таблеток наглоталась, — тихо сказала мама, — еле откачали.

На этот раз пришла очередь тети Надя засовывать в рот кулак. Но через минуту она достала его обратно и запричитала:

— Это я во всем виновата, — раскачивалась на стуле тетя Надя, — это я ее погубила! Это меня надо добить, гадину подколодную! Это я убийца! Это все я!

— Что ты выдумываешь, глупая, — странно улыбнулась мама, — ты не могла так с ней поступить…

— Смогла, Таня, еще как смогла! — не унималась тетя Надя.

И тут она поведала нам, что не далее как вчера, она сама напросилась к тете Вите на огонек и в течение трех часов делилась с ней своими девичьими секретами. И как она с Епифановым встретилась, и как она с ним целовалась, и как он ей в любви объяснялся, и как в оперу пригласил, и как жениться обещал, и в гости напрашивался, а она не отказала. И ночь любви фееричная была.

И тоже платья из баула доставала, и трясла ими перед глазами у тети Виты, и туфли новые показывала, и бриллианты на шею накручивала, и волосы то убирала в узел, то распускала вновь — короче, поиздевалась над любимой подругой от всей своей необъятной души.

— Сука, ты Надя, — тихо сказала мать, — и не лечишься.

— Ой, сука, — вновь зарыдала тетя Надя, — какая же я сука, Таня!

— Ладно, не реви, — сказала мама, протягивая ей полотенце, — даст бог, все обойдется.

Из комнаты вышел белый дядя Паша. Тетя Надя тут же бросилась ему на шею:

— Пашечка, как же так, родимый ты наш! На кого же она нас оставила?

Дядя Паша молча снял со своих плеч цепкие тетинадины пальцы и преувеличенно спокойно обратился к маме:

— Чай есть? Она вроде бы проснулась…

— Да, Паш, не беспокойся, я сейчас все сделаю…

Дядя Паша снова вышел. Мама засуетилась у плиты.

— Мам, может, я пойду? — спросила я, — раз тут все более-менее нормально?

— Конечно, Олюшка, иди, — махнула полотенцем мама, — подыши воздухом, какая-то ты бледная сегодня.

Я поднялась со стула и направилась к выходу. Тетя Надя проскочила мимо меня в ванную. Я накинула ветровку, тихо прикрыла дверь и вышла на улицу.

Сразу на улицу. Поездка в лифте почему-то целиком выпала из моей памяти. Весь тот день был как лоскутное одеяло, некоторые фрагменты которого мне запомнились, некоторые безвозвратно покинули мою голову. И потому, что она была скорее наполовину пуста, чем настолько же полна, мне было легко и даже радостно.