— Ну, теперь на балкон! — скомандовала Надька.
И вся компания немедленно переместилась в гостиную.
На балконе Чигавонина резко поскучнела. Она прижала мишку к груди, явно не желая с ним расставаться. Тогда Витка аккуратно вывернула его из Надькиного тесного грудного пространства и, ласково пощекотав у медведя за ухом, передала его тетке.
— Все простились? — скорбно спросила она.
Девки молча закивали головами.
Тетка перекрестилась, зачем-то трижды плюнула через плечо и подбросила мишку к небу:
— Лети, Епифанов, лети!
Мишка на мгновенье завис, словно все еще не веря в реальность происходящего, потом испуганно дернулся в сторону, запетлял, путая по-заячьи следы, и, наконец, подталкиваемый снизу потоками теплого воздуха, стал быстро набирать высоту.
— До свиданья, Москва, до свиданья! — заголосила Надька.
— Олимпийская сказка, прощай! — вторила ей Витка.
Тетка провожала свою юность в последний путь молча.
Ольга
Я не ответила ему. А для надежности отключила на время телефон, чтобы у самой не возникло соблазна.
Илья звонил еще трижды. Второго мая два раза, и один раз третьего.
Четвертого — был сильный дождь. Я, естественно, под него попала. Шла из булочной, а дождь мне навстречу. Такой молодой, а уже такой наглый. Всю меня облапал. До самых трусиков. Иду, матерюсь, жизни радуюсь. Лужи такие теплые! Босоножки в руках. Ура! Скоро лето.
За угол заворачиваю, смотрю — Илюшина машина. И ладно бы я еще сухая была! Можно было развернуться и убежать. А я мокрая, как курица. А в стране, как назло, свирепствует птичий грипп.
Илюшенька меня тоже сразу заприметил. Выбежал из машины и навстречу. А в руках зонт, большой такой и надежный. И сам Илюшенька такой родной и повелительный:
— Садись скорей в машину, простудишься!
Хвать за локоток и поволок. А я послушная, как промокашка. А он дверь в машину открыл и меня внутрь затолкал. А я сижу, зубами клацаю, хотя нехолодно совсем. А он мне под ноги газетку подкладывает, чтоб с меня в его стерильный салон воды не натекло. А я послушно ноги поднимаю, чтоб ему удобней. Черт! Если б не эта газетка…
— Ты меня избегаешь? — спросил он.
— Избегаю, — сказала я.
— На звонки не отвечаешь?
— Не отвечаю.
— В университет не ходишь?
— Не хожу.
— Почему?
Только теперь я решилась посмотреть ему в глаза.
Глаза были все те же. Только, может быть, немного более усталые.
Зато галстук новый.
— Классный галстук, — сказала я, — тебе идет.
— Прости меня, Олененок, — он положил мне руку на колено и попробовал продвинуться выше.
Несовпадение слов и действия произвело на меня какое-то странное, новое впечатление. Как будто было произнесено слово не из той песни. Или не из той оперы? Еще каких-то пару недель назад я бы на это не обратила внимания. А еще эта газетка!
Я молча переложила его руку со своего колено на его.
— Там ее и держи, — сказала я.
И тут он на меня как набросится!
Олененок! Олененок! Типа:
Конечно, вся его пурга была ни разу не в стихах, но смысл от этого не поменялся и дошел до меня довольно четко.
— А как же супруга? — не выдержала я.
Илюшенька умолк на полуслове, как сбитый летчик. Но на то она и пуля, чтоб вся в меня. А я никогда особым умом не отличалась. Думать же надо, прежде чем говорить. А вот думать-то мне как раз и не хотелось. Опять же газетка. Сильно раздражала.
— Ну я, пожалуй, пойду? — сказала я.
— Это твое окончательное решение? — спросил Илья.
И тут я поняла, что от моего ответа, в общем-то, ничего не зависит. Все будет так, как он захочет. Так было всегда. А что сейчас изменилось?
Окна машины были закрыты, стекла изнутри покрылись плотным туманом. Вот уже целых десять минут мы дышим с Илюшенькой одним и тем же воздухом. Буквально изо рта в рот. Из носа в нос. Из уха в ухо. Еще чуть-чуть и на фиг сдамся. Силы у меня не железные. Вот-вот растают.
Я собираю остатки воли в кулак и пробкой выскакиваю из машины.
— Газетку убери! — находясь в безопасности, кричу я, — супруга увидит, заругает!
А сама бегом в подъезд и мимо лифта на второй этаж. Там из окна весь двор, как на ладони. Илюшина машина еще минут пять стояла на приколе, а потом забурчала еле слышно и тронулась. Илья красиво обогнул клумбу, выехал за ворота и поплыл в пелене дождя грозе навстречу.
Над крышей соседнего дома на секунду выглянуло солнышко и тут же пропало. Где-то далеко загремело, где-то совсем близко засверкало, и тут же дождь вырвался из-под небесного контроля и с удвоенной силой принялся отбивать по лужам свою жизнерадостную чечетку.
Тра-та-та-та… Тра-та-та-та… Это уже не дождь, это моя мама ему в такт молотила по клавишам. Я неслышно открыла своим ключом дверь и тихонько заглянула в ее комнату.