Ланкарт уводил его все дальше, вглубь своих владений. Деревья там сгущались, и даже поредевшие кроны пропускали чуть меньше солнечного света. Можно было представить, какой непроглядный мрак царит здесь ночью.
Стоило поднять взгляд, чтобы осмотреть окрестности, и направить его в сторону, как ноги Киллиана и вправду вросли в землю. Он резко остановился и распрямился: остатки сил собрались в единый напряженный комок, рука рефлекторно потянулась к отсутствующему на поясе мечу.
По левую руку от себя Харт заметил… то, что на первый взгляд показалось ему людьми. Но уже в следующий миг он осознал, что человеческого в них столько же, сколько в хаффрубах, когда те принимают свой истинный облик. Посеревшая кожа, сливающаяся цветом со старыми поношенными лохмотьями одежды, сухие трупные язвы, черные провалы глаз, у некоторых — темные дыры вместо носа, сухие и безжизненные клочки волос, на сморщенной и тленно-серой коже головы, у некоторых — раскрытый темным сухим провалом рот, истонченные до костей конечности, неестественно сутулая спина… сплошная издевка самой Смерти! Если вспоминать Пророчество о Последнем Знамении, наверное, именно так выглядели бы мученики, выбравшиеся из своих могил во время Великого Суда — жуткие порождения греха, маска гибели…
Киллиан видел тех, кто живет в деревне некроманта, он помнил Мелиту с ее белой кожей и неестественно холодными руками, но такого — такого ему видеть не приходилось еще никогда. Похоже, именно о таких чудищах рассказывали, упоминая смутные времена, когда некромантия процветала на Арреде.
— Живя среди воскресших трупов столько дней, ты вдруг решил испугаться их? — с усмешкой спросил Ланкарт, которому тоже пришлось остановиться. Он незаметно выскользнул из-под плеча своего «пациента» и насмешливо уставился на него.
— Ты не спешил демонстрировать такое разнообразие жителей, — нахмурился Харт, заставляя себя осознать, что, похоже, это сборище воскресших мертвецов в количестве более трех десятков не собирается нападать на своего хозяина и его спутника.
— Это не совсем жители, — небрежно хмыкнул Ланкарт. — Это наши… рабочие, так сказать. Действуют по строгому приказу, не нуждаются в пище или воде, не спят, не мыслят. Они просто существуют. Это одни из тех, кого я воскрешал во время своей практики и экспериментов над сохранностью личности. Решил оставить их: они могут выполнять простую работу и облегчают жизнь остальным. Обыкновенно я держу их в том склепе, куда тебя веду сейчас, но Бенедикту нужно было удаленное помещение, поэтому я приказал им постоять здесь. Не переживай на их счет, они безвредны.
Киллиан поморщился, не желая представлять себе, содержится ли в этих телах хоть крупица человеческой души, или это лишь бездушные куклы, в которых Ланкарт поместил искру своей магии.
Говорить что-либо Харт счел лишним. Он кивнул, отводя взгляд от мерзкого зрелища и, отгоняя назойливую усталость, проследовал за хромоногим некромантом в место, которое тот назвал склепом.
Это было небольшое каменное сооружение, в котором три десятка человек могли уместиться, лишь плотно стоя друг к другу и толком не двигаясь. Впрочем, полусгнившие трупы, разложение которых Ланкарт остановил своей магией, не были людьми, поэтому, надо полагать, им не требовались комфортные условия для… существования. Они ведь могли годами стоять в этом каменном сооружении без движения и лишь ожидать приказа своего хозяина.
При приближении к склепу Киллиан услышал доносящиеся оттуда крики. Каменные стены чуть приглушали звук, но было ясно, что тот, кого там держат, испытывает страшные муки. А следом, когда Ланкарт потянул за ручку ветхой деревянной двери, зазвучал строгий, ничего не выражающий голос Бенедикта.
— Кивни, если готов говорить.
Дверь открылась, и Киллиан, устало опираясь на стену, вошел в помещение следом за некромантом. В темном, лишенном окон склепе, где все освещение давало лишь два масляных фонаря, стоящих на полу, находилось четверо. Один из них — незнакомый — был крепко привязан к стулу, во рту его торчали знакомые Киллиану со времени теоретического обучения в Культе распорки, а из нескольких зубов протягивались длинные тонкие штыри, которые — он знал — вкручивались глубоко, въедаясь в зубные нервы. Боль, судя по описаниям этой процедуры, была поистине нечеловеческой, и даже данталли ломались под этой пыткой… если не считать, что к этому моменту острые штыри, имитируя расплату, были в самом деле вбиты в кости допрашиваемого, а на нескольких местах уже виднелись прижженные участки с заживо содранной кожей. Лицо пойманного данталли было тяжело рассмотреть из-за побоев, вся одежда его была залита темно-синей кровью. Жалобно горящие глаза умоляюще посмотрели на Ланкарта в надежде, что тот остановит этот кошмар.
— Иммар, следующую иглу, — холодно скомандовал Бенедикт, после чего данталли издал мучительный стон, представляя себе продолжение пытки.