Сети Культа

— Постой, я, кажется, не уловил с первого раза. Ты сказала, два дня? Хочешь сказать, сегодня двадцать седьмой день Матира? Мы потеряли столько времени?

Аэлин покачала головой.

— Я бы не назвала это потерей — скорее, заслуженным отдыхом после треклятого болота дьюгара. К тому же, мы выяснили точно, что мой отец еще жив.

— Так мне удалось это сказать? Я не был уверен, — прерывисто вздохнул Мальстен, вспоминая видение, которое передала ему тринтелл с помощью размытой записи в промокшей тетради Грэга Дэвери.

— Удалось, — кивнула Аэлин. На некоторое время воцарилось молчание, в течение которого охотница напряженно пыталась подобрать слова, чтобы расспросить спутника о видении более подробно.

Данталли прекрасно понимал, что Аэлин заслуживает знать правду о том, что сделал Бэстифар, чтобы заставить Грэга навести свою дочь на след анкордского кукловода — то есть, правду о том, как аркал пытал плененного охотника расплатой своего подручного данталли, чтобы вынудить его написать те самые строки в дневнике.

Понимая, какие чувства это вызовет у спутницы, Мальстен скрепя сердце вкратце пересказал ей, какое видение получил от Тиссы. С его помощью кукольник буквально почувствовал Грэга Дэвери в мире живых. Будто бы тонкая нить, подобная нитям данталли, протянулась от старой тетради к плененному охотнику. С мертвым такая связь установиться бы не сумела, Мальстен знал это точно.

Аэлин слушала, не перебивая.

Закончив рассказ, данталли беспомощно замолчал, понимая, что не может разглядеть черты лица спутницы и каким-либо образом трактовать ее взгляд. Он не представлял себе, как она отнесется к тому, что произошло в Грате, ведь, по сути, именно из-за него, из-за Мальстена Ормонта, ее отец оказался в плену у малагорского царя и вынужден был пройти через все эти муки.

— Теперь ты точно меня возненавидишь, — невесело усмехнулся данталли, и слова его были, скорее, утверждением, нежели вопросом.

Аэлин поморщилась.

— Похоже, ты еще не до конца пришел в себя, раз строишь такие предположения на мой счет, — покачала головой она.

— Фактически это ведь все произошло из-за меня, — вздохнул кукольник. — Не говори, что не думаешь об этом, что не винишь меня в том, что пришлось пережить Грэгу в плену у Бэстифара.

Аэлин глубоко вздохнула.

— Мальстен, я не стану тебе врать: я действительно считаю, что ты послужил причиной многому из того, что пришлось пережить моему отцу в Грате, но я не в силах списывать со счетов все то, что ты сделал для него. Перво-наперво, ты остановил пытку пожирателя боли на первом же допросе. Бэстифар согласился оставить его в живых в качестве твоей цирковой марионетки, ты принял эти условия и во время представлений следил за тем, чтобы с моим отцом все было хорошо. Пусть ты и не отпустил его, ты хотя бы сохранил для меня возможность увидеть его живым, а этого уже достаточно, чтобы не ненавидеть тебя. Особенно, учитывая, что отец явился в цирк с намерением тебя убить.

Данталли поморщился.

— Если бы я отпустил Грэга…

— Он бы подготовился лучше и вернулся, чтобы убить Бэстифара, да, — кивнула Аэлин. — И этого ты позволить тоже не мог. Я не могу до конца понять твоего трепетного отношения к этому существу после того, во что он превратил твою расплату, Мальстен, но признаю и принимаю то, что Бэстифар шим Мала был и остается тебе очень дорог.

— Мне кажется, или сейчас все же прозвучит какое-то «но»? — нервно хмыкнул данталли. Охотница вздохнула с улыбкой и опустила голову.

— У меня много «но», Мальстен. И, несмотря на каждое из них, возненавидеть тебя я не в силах. Знаешь, когда я решила, что видение Тиссы все же убьет тебя, я мысленно готова была проклясть себя за то, что не воспротивилась этой проверке. О какой же ненависти может идти речь, если больше всего в эти два дня я боялась твоей смерти? — Аэлин вновь положила руку спутнику на плечо. — Прошу тебя, забудь это слово в отношении меня, хорошо? Похоже, Крипп издевается надо мной, заставляя меня произносить нечто подобное по отношению к иному существу, но я никогда, слышишь, никогда не смогу тебя ненавидеть…

Слова охотницы были прерваны тяжелыми шагами хозяйки хижины, показавшейся в дверном проеме. Ее будто бы сплетенные из толстых терновых ветвей пальцы сжимали небольшой пузырек с какой-то жидкостью, от которого по комнате моментально разнесся резкий гнилой запах, заставивший Аэлин брезгливо поморщиться.

Тисса, едва не задев волосами, напоминающими свалявшиеся водоросли, потолок, вошла в комнату. Ее белые глаза, похожие на два огромных шара на словно бы сплетенном из толстых ветвей лице, казалось, радостно блеснули.

— Очнулся, — констатировала тринтелл, неестественно смягчая почти все согласные буквы в произносимом слове. — Как твои глаза?

Мальстен, поджав губы, чуть отодвинулся от своей спутницы, лишь теперь осознав, насколько небольшое расстояние разделяло их секунду назад.

— Радует хотя бы то, что они на месте, — усмехнулся данталли.