Сети Вероники

Неизвестно, рассказывала ли старая пани – так в деревне называли Вероникину прабабушку – об этом случае своей родне, но если и рассказывала, спрашивать об этом папу не стоит. Он поморщится и скажет, что лучше бы Вероника приобщалась к настоящему культурному наследию. Катулла заставит выучить, да еще на латыни, может. Или Вергилия.

Какая-то мысль промелькнула в ее голове так быстро, что Вероника не успела ухватить ее за хвостик. Но дальше плыли молча, и она все-таки смогла эту мысль догнать.

Вот папа читает ей поэму Катулла про Косу Береники, а потом показывает созвездие, которое так и называется, учит отличать его от Волопаса и Льва, и ей это интересно, правда интересно, она впитывает в себя папины рассказы, и Коса Береники видится ей потом в ясных снах. Но ведь точно так же интересно ей слушать и про папарать-кветку, и про то, как болотная нечисть Тэкле косу заплетала… А папа считает, что интересно может быть либо одно, либо другое, и если она просвещенный человек, то должна читать Катулла и Вергилия, а если верит в россказни темных людей, то и проживет свою жизнь в умственной тьме.

И кого спросить, так ли это? Дед Базыль ответит свое, папа свое, а мать в очередной раз повторит, чтобы Вероника училась петли метать и кулагу варить – пригодится, когда замуж выйдет и дети пойдут, на прислугу рассчитывать нечего, все самой придется делать.

Челн уткнулся в берег. Вероника выпрыгнула на песок, дед выбрался тоже, вытянул челн из воды, забрал из него большую корзину с рыбой. Вероника взяла вторую, меньшую, и пошла вслед за дедом к его хате.

Ясь уже вернулся из Пинска. Вместе с бабкой Тэклей он стоял во дворе у очага, сложенного из дикого камня. Над очагом висел чугунок, в котором закипала вода. Бабка сразу стала варить уху из принесенной рыбы, а дед, Вероника и Ясь пошли в хату.

– Рыбу всю Протасеня взял у меня, – сказал Ясь. – Гроши дал добрые…

В его голосе слышались виноватые нотки.

– А сам ленился поторговать, – хмыкнул дед. – Чего оптом отдал?

– Не ленился, а… Не умею ловчить, все ж знают, – вздохнул Ясь. – Обвели б вокруг пальца, что хорошего?

Весь его вид – соломенные волосы, похожий на молодую картошку нос, а главное, кроткий взгляд – подтверждал эти слова.

«Зато у него руки золотые», – подумала Вероника.

Ясь однажды вырезал для нее из дерева бусы, притом в виде цепочки. И как сумел цепочку сделать из цельного липового сука? Непонятно. А из капа – нароста на березе – вырезал шкатулку и к ней деревянный замок, маленький, но настоящий, навесной, запиравшийся деревянным же ключом. Так что его неумение торговать, конечно, нельзя было считать недостатком.

Когда дед Базыль сам возил рыбу на пинский рынок, то однажды взял с собой Веронику. Поездка с ним понравилась ей не меньше, чем с папой.

Папа водил ее в книжные магазины, которых в Пинске оказалось так много, что Вероника даже запуталась, где какие книги продаются, а потом завел в гимназию, где, он надеялся, ей предстояло учиться. Папа был знаком с директором, и тот разрешил подняться на второй этаж, где занимались девочки, а потом посмотреть зоологический кабинет с макетами животных из папье-маше и чучелами птиц, и кабинет минералогии, для которого коллекция была прислана из Вильно.

В книжных лавках и в гимназии было тихо, торжественно, и восторг смешивался в душе Вероники с робостью. А на рыбном базаре, который тянулся вдоль берега Пины, наоборот, было шумно, потому что, продавая рыбу прямо с лодок, все старались перекричать друг друга, и никакой робости она там не почувствовала, а только любопытство.

В Пинске ждала ее новая взрослая жизнь, ждали перемены, и начаться они должны были совсем скоро.

Бабка Тэкля внесла в хату чугунок, разлила уху по мискам. Вероника увидела, как золотые монетки жира плавают на поверхности ухи, и чуть не заплакала. Ведь всего этого в новой ее жизни не будет! Ни ухи с золотыми монетками, ни челна, вольно летящего по морю Геродота, ни болот с редколесьем, в котором осенними ночами мерцают души русалок… И зачем ей тогда какая-то новая жизнь, зачем самые счастливые перемены, если из-за них она лишится всего этого?

Глава 7

Перемен не боишься, когда не имеешь к ним тяги. Это Алеся знала по собственному опыту. Она была рассудительна, в переменах ради перемен не нуждалась и любой выбор делала разумно. Но при таком ровном отношении к себе и к миру перемены в ее жизни все равно происходили, и резкие перемены, и болезненные.

Однако в нынешней перемене ничего болезненного не было. Алеся просто перевезла свои вещи из Павшинской поймы в Подсосенский переулок, в квартиру Ирины Михайловны. Комнату ей отвели небольшую, но большая была и не нужна, тем более что высокие потолки и так создавали ощущение простора.