Он начал повторять, как какое-то заклинание: «Я люблю тебя! Люблю тебя! Люблю!» И я слушала эти слова, как прекраснейшую музыку, но никак не могла заставить себя повторить их в ответ: как будто кто-то сжал горло ледяной рукой, не позволяя произнести ни слова. И только целовала его всюду, куда могли дотянуться мои губы.
И когда мы одновременно взорвались в ярчайшем оргазме, я на какие-то мгновения потеряла сознание, растворилась в этом чистейшем наслаждении, и почувствовала только, как он без сил рухнул на меня, придавив собой. Но не было сил ни отодвинуться, ни даже пошевелиться.
Наконец он сдвинулся немного в сторону, давая мне возможность дышать, и протяжно протянул: «М-м-м-м-м-м...»
Я открыла глаза и повернула голову, посмотрев в его лицо.
Оно было, казалось, бледнее, чем обычно, глаза закрыты, длинные темные ресницы трепещут, губы полуоткрыты.
Я молча любовалась этим лицом и про себя горячо повторяла: «Прости меня, мальчик мой! Прости! Я не должна была позволить этому случиться».
Наверное, почувствовав этот взгляд, Юнги открыл глаза, обвел затуманенным взглядом мое лицо и тут же протянул руку и подгреб меня ближе к себе:
- Моя девочка!.. Птичка-колибри…
Я вздохнула и не стала спорить – девочка, так девочка. Только в ответ обняла его и уткнулась носом в острую ключицу.
Потом, внезапно почувствовав прохладу комнаты обнаженным телом, прошептала:
- Давай укроемся одеялом.
Мы в четыре руки подняли одеяло, скрученное в какой-то непонятный ком, и забрались под него.
Парень притянул меня к себе, и я положила голову ему на грудь, обхватила рукой и закинула ногу на его бедра. Он медленно поглаживал меня по спине, и эта простая ласка была так естественна, словно уже тысячи раз мы лежали вот так рядом после любовных утех и слушали дыхание друг друга.
Через какое-то время Юнги вдруг спросил:
- Что ты загадала?
- Что? – не поняла я.
- Что ты загадала днём, когда задувала свечи? – пояснил он.
Я приподнялась на локте и заглянула ему в лицо:
- Почему ты спросил об этом?
- Мне просто интересно.
- Я не могу сказать – иначе желание не исполнится, - ответила я, добавив мысленно, что теперь-то уже можно… потому что желание исполнилось. Но, конечно же, промолчала. Только протянула руку и легко, кончиками пальцев, обрисовала линии его бровей, скул, прошлась по носу и невесомо прикоснулась к губам. И почему-то на ум пришли слова известной песни: «Губки бантиком, бровки домиком…», хотя на гномика Юнги был похож в последнюю очередь.
А он перехватил мою руку и, поднеся к лицу, поцеловал подушечку каждого пальца. И улыбнулся так нежно, что мое сердце опять ухнуло вниз:
- Ты знаешь, что я тебя люблю?
- Ты сам сказал об этом, - уклончиво отозвалась я.
- Анна, и откуда ты такая взялась на мою голову?..
- Что за вопрос? Ты прекрасно знаешь – откуда, - засмеялась я.
- Знаю. Но до сих пор не могу поверить, что это происходит со мной…
- Я тоже…
- Будь со мной!
- Что? Но я и так с тобой.
- Нет, будь со мной. Не исчезай никуда!
- А что будет, если кто-то узнает? – задала я вопрос, который не переставал крутиться в мозгу.
- Я позабочусь об этом.
- Каким образом? – хмыкнула я. – Ваши сумасшедшие фанаты разорвут меня на тысячу клочков, а тебя подвергнут остракизму.
- Не думай об этом, - сказал он. – Я мужчина, и это моя обязанность – позаботиться о своей женщине. Ты просто будь со мной рядом.
Я ничего не ответила, только обняла его крепко-крепко, не желая пока возвращаться в жестокий реальный мир, где нам – нам вдвоем – не было места.
За окном тем временем начало светлеть: ночь заканчивалась. Я спохватилась:
- Юнги, надо хотя бы немного поспать! Иначе не сможем работать нормально.
- Да, ты права, моя мудрая любовь! – со вздохом сказал он. – Мне пора возвращаться в общежитие. Хотя я бы и не выходил их этой комнаты еще несколько дней, - он принялся щекотать меня. Я захохотала, отбиваясь, а потом наша борьба незаметно переросла в нечто другое, так что мы опять надолго потерялись в мире чувств и ощущений.
Когда же нас вновь настиг настоящий взрыв, сметающий границы миров, я мысленно возблагодарила всех богов Вселенной за эту ночь, за это счастье, что они подарили мне – неизвестно за какие заслуги. Как говорят корейцы – наверное, в прошлой жизни я спасла страну.
Но, как бы то ни было, моему мальчику пора было возвращаться. Он оделся, я накинула платье, подобрав его с пола, и расхохоталась – да, видок у нас был тот еще!
- Что? – недоуменно повернулся он, а я, улыбаясь, ответила:
- Выглядим так, словно нас целую неделю таскали по оврагам и лесам…
Он тоже засмеялся и чмокнул меня в кончик носа:
- Выдумщица!
Мы прошли в прихожую, он надел свою куртку, обулся и распахнул руки:
- Обними меня еще разок!
И я прижалась к нему, принимая нежный поцелуй. Потом он взъерошил пальцами мои и без того перепутанные волосы и сказал:
- Ну, я пошел!
- Иди!
- Я пошел, - предупреждающим тоном повторил он.
- Да, иди, иди! – согласилась я.
- Я…пошел? – его интонация сменилась вопросительной. А я засмеялась:
- Иди, Юнги! А то ты так и не уйдешь!
- А можно? – ухватился он за эту фразу.