Севастополь, Севастополь…

Стремительно приближалось время рассвета. Красников баюкал свою руку и вглядывался в темноту, стараясь не думать о том, что ожидает их с рассветом. Ведь стоит в воздухе появиться немецкому самолету, как он наведет на них один из катеров, и тогда… Хотя думать об этом не имело смысла, не думать он не мог: ведь так мало осталось времени, когда еще возможно о чем-то подумать. Но вот странность: совсем не думается о прошлой жизни в далекой Москве… или в той же Одессе, о том, наконец, как сложится его судьба дальше, если удастся выбраться…

Время от времени Красников проваливался в дрему, равномерные всплески весел и скрип уключин убаюкивали. Но пульсирующая боль в руке будила, не давала уснуть по-настоящему.

Вдруг в темноте зазвучали металлические звуки, идущие будто бы из глубины, точно клепали там или ковали.

Красников вздрогнул, открыл глаза. Приснилось?

За бортом шлюпки еще журчала вода, но весла замерли над водой, и все замерло: люди молчали и слушали, пытаясь понять, кто там, в открытом море, и что делает. Это могли быть и наши, устраняющие повреждение, и немцы.

Еще несколько глухих ударов — и тишина.

И вдруг приглушенный голос над самой водой:

— Точно вам говорю, товарищ командир: вон там хлюпало. Будто веслами по воде. И след… Видите — светится? Видите?

— Наши! — пронеслось вздохом облегчения по обеим шлюпкам.

— Товарищи! — подал голос Новицкий. — Здесь свои! Свои мы! Капитан третьего ранга Новицкий с бойцами. Восемнадцать человек…

— Вы на чем? — спросили из темноты.

— На двух шлюпках. А вы?

— Морской охотник. Зацепили нас фрицы, мать их!..

— Так как? Может, вы нас возьмете на борт? Или хотя бы на буксир?

— У нас рулевое управление вышло из строя. Ремонтируем. Причаливайте давайте, обмозгуем вместе, что делать.

На шлюпках налегли на весла. Из темноты выплыла черная глыба охотника. Шлюпки ткнулись в его деревянный борт. Чьи-то руки приняли концы.

— Капитан третьего ранга Новицкий, поднимитесь на борт, — последовала команда с катера.

Новицкий поднялся. Внутри катера снова загремели железные удары.

На шлюпках вслушивались в ночь: опасность могла появиться с любой стороны, если немцы засекли эти звуки эхолокаторами. Да и случайность не исключалась тоже.

— Закурить бы, — произнес кто-то мечтательно.

— Они тебе закурят, — проворчал кто-то на носу шлюпки, имея в виду немцев.

— Да я понимаю.

— А понимаешь, так помалкивай.

Удары снова прекратились. Затем последовал лязг, но значительно тише.

И тут же команда:

— Все на борт!

— А шлюпки?

— Какие еще шлюпки!

На борт принимали крепкие руки, разводили кого куда. Красников втиснулся в узкий проход между рубкой и кормовым орудием, опустился на корточки, почти кому-то на колени. Судя по шевелящимся теням, кашлю, стонам, глухому ропоту, вся палуба была занята лежащими и сидящими людьми.

Кто-то спросил из темноты:

— Вы откуда, товарищи?

— Часть с аэродрома, часть из морской пехоты, — ответил знакомый голос старшего матроса Желткова. — А вы?

— С Тридцать пятой. Вышли на шлюпках, а нас фрицы засекли. И началось. Хорошо еще, что подоспели наши…

Зарычали двигатели. Мелкой дрожью охватило корабль и всех, кто на нем находился. Вскипела за бортом вода.

Кто-то рядом крикнул сквозь слезы, стараясь перекричать рев двигателей:

— Есть бог, братцы! Есть!

Зря он кричал: накаркал.

Едва рассвело, в небе на большой высоте появился «костыль» — немецкий самолет-разведчик. Еще минут через двадцать со стороны солнца низко над водой прошли два «мессера», стреляя из пушек и пулеметов. Вихрь пуль и снарядов пронесся по палубе. Замолчал кормовой зенитный пулемет. Красников, стиснув зубы от вдруг прихлынувшей к руке боли, поднялся, пошел к пулемету, переступая через раненых и убитых. С трудом оторвал от рукояток повисшего на ремнях пулеметчика. Занял его место.

Снова от солнца пошли в атаку «мессера». Теперь стреляли все, кто находился на палубе и кто мог стрелять: из автоматов, ручных пулеметов, винтовок. Красников поставил пулемет торчком, нажал на гашетку: самолет сам должен напороться на пулевую завесу. Но охотник маневрировал, уходя с прямого курса, ложился то на один борт, то на другой. И все-таки один самолет зацепили. Видно было, как он, таща за собой дымный хвост и теряя высоту, тянул какое-то время на север, затем клюнул носом и врезался в воду, подняв вверх белые крылья брызг.

Но второй сделал еще один заход, разорвавшимся на палубе снарядом обожгло Красникову правый бок, и он, теряя сознание, медленно сполз на лежащего у его ног убитого пулеметчика.

Гул корабельных двигателей стал стихать, заплескала в борт ласковая волна. Встряхнуло. Последний рык и шумный плеск воды за бортом. Приехали.

Красников облизал спекшиеся губы, попробовал пошевелиться, но тело его не слушалось. Кто-то наклонился над ним, произнес:

— Потерпи, браток, сейчас доставим в госпиталь.