Севастополь в огне. Корабль и крест

Федор Чиж был пластун, потомок запорожских казаков, переселенных Екатериной Великой на Кубань. Они сразу оценили все преимущества одежды и оружия местного населения и за полвека соседства с горцами стали почти неотличимы от них. Это, конечно, не касалось их чисто славянских лиц и родной речи. В бесконечных военных столкновениях обе стороны охотно перенимали и боевые приемы друг друга.

Пластуны вырастали в плавнях, заболоченных притоках реки Кубань, которые являлись естественной границей их земель. Здесь они с детства учились бесшумно передвигаться, стрелять на звук в свирепых кабанов, переполнявших заросли высоченного камыша, уходить от подранков, не бояться гнуса и жары летом, промозглого холода зимой. Эти навыки передавались от отца к сыну и постоянно использовались в настоящей боевой работе.

Чиж обходил аул по задам, двигался бесшумно, прямо как большая кошка. Изредка он замирал, реагировал на малейший оттенок звука, который мог нести в себе опасность.

Неожиданно казак увидел то, что заставило его распластаться на земле. На крыше той самой большой сакли, у которой потряхивали богатыми уздечками лошади гостей, приехавших в аул, лежал человек. В руке у него был зажат кинжал, лезвие которого прикрывал широкий рукав черкески, чтобы предательский солнечный луч не блеснул на нем и не выдал охотника. Лицо человека было вымазано чем-то коричневым, сзади за поясом из полотняной кобуры торчала изогнутая ручка персидского пистолета.

Увидеть этого воина, приготовившегося к нападению, можно было, пожалуй, только с одной точки, расположенной в стороне от аула, где и оказался Чиж. Но все равно это была ошибка, причина которой заключалась в недостатке опыта.

Был ли это пластун или кавказец, явившийся сюда, чтобы взять долг крови, понять отсюда было трудно. Чиж только покачал головой и подумал, не объелся ли белены этот герой, который полез на такое дело среди белого дня. Что это все-таки за лошади со странными седлами? Чиж никак не мог припомнить, видел ли когда-нибудь такие.

Теперь он заметил и часового. Тот стоял у сакли, напротив того места, где какой-то человек караулил на крыше свою жертву.

В это время дверь сакли отворилась, и из нее вышел черкесский воин. Кроме кинжала все его оружие, видимо, осталось в кунацкой, то есть комнате для приема гостей. Там уже было шумно. Гул голосов на мгновение пропустила хлопнувшая дверь. Человек на крыше бесшумно передвинулся и приготовился к прыжку.

Чиж теперь видел и движение часового, который решил обойти саклю. Казак даже приподнялся, чтобы посмотреть на развязку этого дела. Все это ему было на руку потому, что назревала история, в которой до него, Федора Чижа, никому не было бы никакого дела.

В тот момент, когда черкес стал развязывать мотню на штанах, человек спрыгнул с крыши. Федор увидел, как его кинжал вошел за ключицу воину по самую рукоятку еще в тот момент, когда он только падал на землю. Убийца еще в прыжке успел зажать черкесу рот и покатился с ним на землю, так что часовой, находившийся уже шагах в двадцати от места событий, за углом сакли, ничего не услышал. Человек с крыши что-то быстро срезал с руки черкеса, поднял голову и прислушался.

Чиж наконец-то рассмотрел черты его лица, огляделся, но не нашел ничего подходящего, сорвал с пояса скрипку и кинул ее в сторону часового. Она ударилась о камень у него за спиной, жалобно тренькнула всеми струнами и отскочила в кусты. Часовой остановился, обернулся, с удивлением посмотрел по сторонам, но ничего не заметил.

В это время человек с крыши выскочил из-за сакли и побежал вниз по склону. Ему не хватило всего нескольких шагов, чтобы уйти из поля зрения часового, который повернулся обратно и все-таки заметил его краем глаза.

Часовой мгновенно вскинул винтовку, приложился и выстрелил. С головы человека, напавшего на черкеса, слетела папаха, сам он опрокинулся, но тут же вскочил и бросился дальше, вниз по склону.

Чиж подался в противоположную сторону и исчез.

На выстрел из сакли выскочили люди. Первым был воин огромного роста с длинным кинжалом в руке. Часовой подбежал к нему, указал на труп и ткнул рукой в ту сторону, куда убежал убийца. Здоровяк склонился над покойником и приподнял его правую руку. На месте большого пальца зияла кровоточащая рана.

Воина, сейчас державшего в своей ладони жертву человека с крыши, звали Али. На его большом пальце было видно массивное медное кольцо, почти вросшее в плоть. Видимо, за таким же и приходил убийца.

Али выпрямился и сказал воинам, обступившим его:

– Это русский. Из пластунов. Он пойдет к плавням!

Черкесы уже разгоняли лошадей и прыгали в седла, когда из сакли вышел черкесский князь, господин этих мест. За ним держался стройный европеец с льдистыми голубыми глазами.

Проводив взглядом погоню, он обернулся к князю и очень чисто сказал по-черкесски:

– Пусть Бог повернется к вашим делам правой стороной!

Европеец вскочил в седло и направил коня в сторону, противоположную той, куда с гиканьем и свистом умчалась погоня. В его прозрачных глазах светилась радость, бесконечная, как небо.