Севастополь в огне. Корабль и крест

Это обстоятельство, видимо, нисколько не портило ему настроения, потому что он сразу же довольно весело прокричал:

– Ахти мне, не успел!

– Федя, где купался? – совершенно спокойно спросил его Кравченко.

– Долго рассказывать, Николай Степанович!

– Они с Яшкой вместе бежали. Я их с дерева видел, – тихо сказал Вернигора Биле, который своей могучей рукой поддерживал Якова.

– Сиди пока, – бросил отец сыну.

Тем временем Чиж быстро, но осторожно двигался по полю боя. Раны у черкесов были тяжелые, но лекари горцев в то время умели больше, чем медики так называемых просвещенных стран. Кавказ не знал ампутаций, гнойных заражений и много чего другого, приводящего к ужасающей смертности в европейских больницах. Однако сейчас раненые лежали на земле своего врага, и надежды для них было мало.

Рядом с одним из этих черкесов Чиж наметанным взглядом заметил отличную шашку, которую не успели забрать люди Али. Завидев Чижа, раненый черкес из последних сил приподнялся на локте и разбил клинок шашки о ствол своей винтовки, лежащей тут же, рядом.

Он попытался было разбить у нее приклад, но этого Чиж уже не допустил, перехватил руку черкеса и грозно сказал:

– Не порть!

В это время к пластунам галопом подошел конный отряд.

Один из головных казаков спешился, шагнул к Биле и спросил:

– Григорий Яковлевич, вы все целы?

– Да, трошки порезались только.

– Сила этот револьвер. Без него они нас разутюжили бы! – спокойно проговорил Кравченко, вытирая со лба кровь.

К ним подошел Чиж, обвешанный трофеями.

– А я смотрю, Федя, ты, как и всегда, при деле, – с легкой насмешкой сказал ему Биля.

– Потом сами мне спасибо скажете! – заявил Чиж. – Вот я припоздал малость, и один чертов сын успел настоящую гурду расколотить! – Он горестно вздохнул и показал Биле рукоятку шашки со знаменитым клеймом на осколке клинка.

– Раненых черкесов заберите на пикет, – приказал Биля.

2

Черноморское побережье Кавказа

Паровой фрегат «Таиф» стоял на якоре недалеко от кавказского берега Черного моря, в пятнадцати милях к востоку от Геленджикского укрепления Черноморской береговой линии.

Кроме рулевого матроса и капитана, на мостике «Таифа» находился боцман, похожий на циркуль, в просторечии именуемый козьей ножкой и воткнутый в чертежный стол. Природа одарила Джекилла удивительной, почти идеальной кривизной нижних конечностей.

Однако самым интересным человеком из тех, кто собрался сегодня на мостике «Таифа», был четвертый из них. Если кого поначалу и могла ввести в заблуждение сутана протестантского пастора, то при внимательном рассмотрении становилось ясно, что это человек серьезный и начисто лишенный сантиментов. Глубоко посаженные глаза, лысый череп и морщинистая шея делали его похожим на большую ящерицу. Но у этой твари был весьма энергичный и жесткий взгляд, не суливший ничего хорошего ее врагам.

Его звали Уинстон Слейтер. Наверное, стоит сказать, что он был не просто человеком своего времени, но и опережал его. Слейтер являлся военным советником, причем весьма квалифицированным. До того как на его сутулой фигуре появилась протестантская ряса, он служил наемником в армиях многих мелких европейских государств, самых неразборчивых на средства подавления внутреннего инакомыслия.

Одновременно этот человек был крупным коммерсантом. В этом качестве он был совершенно беспощаден. Вексель с надежной передаточной надписью в системе ценностей Слейтера многократно перевешивал любую человеческую жизнь, будь то женщина или ребенок, особенно если последним не повезло с цветом кожи. Впрочем, и самым чистокровным аристократам не приходилось ожидать от Слейтера милости, особенно если они покушались хотя бы на один шиллинг из тех, что имелись в его кармане.

Уинстон Слейтер был настолько темного происхождения, насколько оно вообще может быть таковым. Но его солидный капитал давно заткнул рты тем правдоискателям, которые пытались вслух вспоминать о том, что его мать была простой портовой шлюхой.

Слейтер был жесток, смел, расчетлив, приближался к пятидесяти годам и все чаще подумывал о женитьбе. Идея покоя, семейного уюта с некоторых пор получила для него особую привлекательность, в детали которой Слейтер в силу своего беспокойного характера пока еще не успел хорошенько вникнуть.

В руках у Слейтера была подзорная труба, но и без нее он сразу же увидел одинокого всадника, который показался среди сосен, торчащих на склоне горы, прямо напротив «Таифа».

Однако Слейтер все-таки вскинул подзорную трубу и, не отрывая ее от правого глаза, коротко бросил:

– Капитан, к нам мистер Ньюкомб собственной персоной!

Всадник тем временем выехал на галечный пляж и остановился.

«Таиф» подошел к берегу ровно настолько, насколько позволяла его небольшая осадка. Ньюкомб сам провел своего коня, беспокойно перебирающего ногами, по мосткам, сброшенным прямо в море, и тут же властно бросил поводья в лицо моряка, подбежавшего к нему.