Севастополист

– Прокатимся? – беззаботно сказала она и взяла меня за руку. На моем лице появилась улыбка: эта внезапная встреча обрадовала меня.

Мы прыгнули в двухместную ватрушку, и я тут же поднял ее довольно высоко, ловко орудуя локтями – кто бы мог подумать, насколько просто обучиться управлению этой посудиной и чувствовать ее, совсем как мою городскую машину. Девушка сидела напротив, слегка откинувшись на мягкий борт ватрушки, наслаждалась отдыхом и даже не собиралась участвовать в управлении. Довольно долго мы молчали, только смотрели друг на друга с интересом, глаза в глаза. Нашу прогулку было сложно назвать романтической.

А когда отводил глаза от Фе, я рассматривал большие зеркала внизу, фонтан и вдавливал рычаги, опуская резко ватрушку и зависая над самой площадью S-Порта. Феодосии это нравилось. Она была ослепительно красива – и, похоже, пребывание на этом уровне пошло ей только на пользу. Она стала еще стройнее, подтянутее; черты фигуры, что так нравятся в девчонках парням всех поколений, обрели четкие – и, чего уж говорить, невероятно соблазнительные – очертания, руки стали сильнее, животик под облегающей черной майкой выглядел упругим. От нее так и веяло здоровьем, молодостью; взгляд излучал уверенность и хорошее настроение.

Мне было странно и неловко от того, как изменились чувства, которые я испытывал к этой девушке. Вернее, сами эти чувства вовсе не изменились – я по-прежнему мог бы сказать про нее это глупое слово «нравится», не выражавшее и сотой доли того, что Фе пробуждала в моих мыслях. Но эти чувства будто перешли в мерцающий режим – то они были, то их не было. Каждая встреча с Фе дарила мне всплеск прекрасных эмоций, просто невозможных без нее, но едва она исчезала, оставляя меня самому себе, исчезали и чувства. Я попросту забывал о ней. Мне хотелось списать эту забывчивость, которая не была мне свойственна прежде, на уровень, на особенности жизни в нем и отношений между людьми. Но не получалось: это был я, и это я забывал о ней, и это я же не хотел прощаться, когда мы наконец встречались. «Интересно, – думал я, – а как же у нее? Неужели все то же самое?»

Я еще не подозревал, что Фе и задумала эту встречу для того, чтобы объяснить, как у нее. Рассказать о своих чувствах. Но, конечно, не только для этого. А еще я не мог отделаться от мысли, что за ее спиной вот-вот появится Кучерявый. И мне кажется, она что-то чувствовала. С тех пор как Фе призналась, что внедрена, в какие-то моменты я ждал от нее подвоха. И хотя я был уверен в нашей дружбе, которая маскировала нечто более серьезное, какие-то ее слова порождали во мне… нет, недоверие – слишком громко. Скорее просто сомнения.

Но они были. И, видимо, отлично это понимая, девушка решила начать с главного. Она сменила позу, придвинулась ко мне и твердо, отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла:

– Оставайся здесь, на этом уровне. Ничего лучше уже не будет.

От услышанного я резко надавил на рычаги, и ватрушка устремилась ввысь – но, разумеется, не пересекла доступных пределов.

– Я пока не решил, собираюсь ли выше, – сказал я, собравшись с мыслями. – Мне здесь нравится, но у меня есть лампа.

– Оставь ее, – твердо сказала Фе.

– Но почему ты мне об этом говоришь?

– Потому что хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы мы были счастливы, – и в тот момент впервые ее голос дрогнул. Конечно, она могла изобразить такое и специально, но, вспоминая этот разговор потом – а как же часто я это делал! – я неизменно приходил к выводу, что вряд ли она что-то изображала. Тот разговор оказался слишком важным для нас обоих. Это был главный разговор в нашей жизни.

Я замялся.

– Конечно, если пойду наверх, – ответил я ей, – хотелось бы встретиться там снова. И, может, не расставаться больше?

– Чтобы это случилось, не нужно идти наверх, – улыбнулась Феодосия.

– А ты не собираешься туда? – спросил я с надеждой. – Не думала об этом?

– Думала. Я не пойду.

Эти слова меня расстроили. Я знал, что пока не сдана лампа – а она еще была при ней – избранный не закреплен за уровнем и в любой момент может отправиться дальше в свое путешествие по Башне. Но я знал и другое: когда Фе говорит так, это уже серьезно. И она не передумает.

– А Инкерман? Его ты тоже агитируешь? – Я вспомнил про друга, о котором так же постоянно забывал. С момента последней встречи мне и в голову не пришло написать Инкеру, справиться о делах. Но и ему, видимо, тоже. Созерцание изменило всех нас.

– Инкерман уже все решил. Он пошел дальше.

– Когда он успел? – недоуменно спросил я. – И ты не стала отговаривать?

Наша ватрушка уже довольно долго вращалась на одном месте, но я совсем перестал думать об управлении. Тут бы суметь управиться с собственными мыслями!

– Мы много разговаривали, и он так решил, – только и ответила Фе.