Севастопология

Видение: придать облик травмам, как и мечтам. Shaped вместо shaved, и место, именно: место – взошло и после следующего замешивания опять взойдёт. Приготовить мачты и паруса к новым путешествиям, блюдам, способам поведения и речи. Сейте гречиху вместо ненависти, варите хотя бы из неё что-нибудь поесть вместо того, чтобы кипятить ненависть. Щи да каша – пища наша.

Все блюда, впрочем, сварены по какому-то образцу или рецепту, в том числе и те, что называются «аутентичными». Больше нет настоящего-ненастоящего, так же, как устарели восток-запад, пролетая, словно лето, мимо самолётом – комично, как комета.

Каким моральным кодексом мы меряем пост – или ретромодернизм, моральную и мыльную анархию на Востоке? В каком суде, за каким блюдом? Мой монолог порицает личное как особенное (оно – не более, чем пример нашего, общего), стихо – и тихотворное (уже не до стихов), непримиримое. Если это для тебя недостаточное искусство, иди улыбайся Моне Лизе. Поездка по озеру. Переварить, выстроить доверие. Потом посмотрим.

Облака зеленят листву салата. Хорошо бы провернуть их через мясорубку, чтобы получилось смузи. Погрузить в винный уксус, убить бактерии, удушить шумиху, пока Крым не станет nasch – лакомым десертом для всех согласных и сочувствующих, из шампанских конфет, замешанных шоколадье Линдт и Шпрюнгли: «крымская лакошка». По-французски это звучало бы корректнее всего: лакош, по-украински: лакошко. Наше окошко.

– После нашего меню обеда по имени Одиссея, после нескольких ходов, кругов, чёрных квадратов, красно-сине-белых солнечных ромбов, после нескольких бокалов крымского вина, после нескольких жутких туннелей и надежды на свет в их конце, what else, однако не берлинской Золотой Эльзы… а теперь довольно остроумия и расстройства, ваше полуостровное Геройство.