Севастопольская альтернатива

Все же я не верю, что до снайперской охоты на императора они додумались сами. Вся предыдущая история политических покушений выглядит совсем по другому: яд, нож, адская машина. Это уж недавно появляется пистолет. До снайпинга, до политического убийства с большого расстояния еще должно пройти больше ста лет. Это, конечно, моя вина, это трансвременная утечка моих мыслей и знаний навела их на эту светлую идею. Все-таки, это я, а не они, стоял на далласком тротуаре у мемориала Кеннеди, глядел на окна шестого этажа в доме напротив и представлял себе - как это было в октябре шестьдесят третьего, когда автомобиль президента поравнялся с этим домом. Это я смотрел по первой программе "День Шакала" о неудачной охоте оасовцев на Де Голля. И, если уж говорить всю правду, это я читал в поселке Березовка Амурской области от лейтенантской скуки энгельсовскую "Историю винтовки" и вычитал там про новый штуцер Дженнингса. Курне по-английски читает очень плохо, а с Энгельсом и другими немцами-марксидами и вовсе незнаком.

Так что это именно из-за меня умирает сейчас сын Марии Валевской, которого я помню, как пятилетнего малыша в последних кадрах польской кинокомедии "Марыся и Наполеон". Из-за меня, из-за моих идей по проверке исторических законов, улеглись с пробитыми черепами оба сына королевы Гортензии Богарнэ-Бонапарт, симпатичные, волевые, авантюристичные и удачливые мужики в самой поре, сорок пять и сорок два, а в двух шагах бьется в истерике только что овдовевшая юная красавица императрица Эжени, которой теперь навсегда предстоит скрывать свои прекрасные волосы под черным кружевом. Конечно, не разбив яиц омлета не сделаешь - но я лично с удовольствием обошелся бы без этих страстей. Тем более, дело, кажется, этими тремя жертвами не ограничится и страну ждет революционный разгул страстей, головы на пиках, артобстрелы баррикад, гильотина на площади Согласия и прочие прелести красного, белого и синего террора.

Все-таки режим пока не успел окончательно сложиться и в значительной мере держится на личностях своих руководителей: Морни, Валевского и, главным образом, на воле и харизме Луи Наполеона Бонапарта. Эти-то три вождя Империи и лежат сейчас в Парадном зале Гран-Пале, прикрытые невесть откуда взявшимися белыми простынями. Едва в городе узнали о смерти императора, как вспыхнуло восстание. Вечером этого же дня на площади перед Отель-де Виль известный республиканец Делеклюз, тайно вернувшийся в страну полгода назад, провозгласил Францию республикой. Пролетарии по нахоженной за семьдесят лет дорожке начали громить оружейные магазины и отгораживать свои предместья баррикадами. Во дворце Тюильри кузен покойного Луи-Наполеона, официальный наследник престола принц Наполеон, объявил себя императором. Однако даже не все бонапартисты признали его власть. В 60 километрах от Тюильри, в загородной резиденции Фонтенбло молодая вдова, императрица Евгения, министр иностранных дел Друэн де Льюис и несколько заслуженных участников декабрьского переворота требуют у публики и местных властей повиновения, именуя себя Государственным Комитетом по Чрезвычайному Положению. В Орлеане бывший министр Тьер и генерал Шарнгарнье объявили пятнадцатилетнего графа Парижского, внука Луи-Филиппа королем Франции Филиппом Шестым, а в Нанси под белым знаменем Бурбонов какие-то люди со средневековыми фамилиями и титулами претендуют на то, чтобы править королевством от имени Генриха Пятого, графа Шамбора. Одно к одному, в шуме развала нормальной жизни империи в очередной раз бежит из тюрьмы Огюст Бланки. Через пару дней он провозгласит в Лионе Социальную Республику.

Так что турецкие дела во Франции, да и почти во всей Западной Европе никого сейчас не способны заинтересовать. Разумеется, вся эта неразбериха продлится недолго. Никто из основных претендентов на главноначальство во Франции, ни республиканец Ледрю-Роллен в Лондоне, ни орлеанский юный претендент граф Парижский в английском замке Клермонт, ни легитимистский наследник граф Шамбор в Венеции, так и не успеют сложить свои чемоданы для триумфального возвращения на родину. Все-таки, Вторая империя не была случайностью, результаты плебисцитов не были фальсифицированными, не надо особенно верить романтику Виктору Гюго. Те силы и стремления, которые ее породили, продолжают действовать. Напуганная перспективой по новому кругу пройти только что завершенный революционный цикл Франция достаточно легко собралась под властью Наполеона Четвертого.