Севастопольская хроника

Мы сидим у его письменного стола, в штабе полка. Он не любит ни письменного стола, ни рассказов о политработе: для него она вся вне канцелярии, среди людей, в ячейке окопа, в траншее, на позиции.

Политорганы жалуются на него, он неаккуратен в отчетах, у него слишком много импровизаций в работе.

Я смотрю на Митракова, на его большой лоб, на широкие плечи, на крупные руки, которые некрепко держат перо, но зато отлично автомат или гранату.

Митраков не первый год политработник и не первый год – враг всякой казенщины в этом живом деле. Ему тридцать семь лет, он кадровый военный: служил три года в действительной, а все остальное время на политической работе в артиллерийских частях флота.

Он прибыл в полк восьмого августа и на следующий день в бой. Помощников – никого. Парторганизации – нет. Штаб – в окопах.

Все пришлось создавать вновь, то есть сначала парторганизацию, а затем и всю сеть политработы – боевые активы коммунистов в каждой роте, агитаторов, боевые листки, соцсоревнование по изучению и сбережению личного оружия, а главное – воспитывать в коммунистах примерную стойкость, презрение к смерти и заразительную отвагу. Он так и сказал – «заразительную отвагу».

Все это, конечно, невозможно воспитать словами, а только примером. А что значит примером? Это значит, что сам комиссар во время боя в самых сложных и трудных местах. Комиссар должен быстро ввести в строй пулемет, показать, как лучше метнуть гранату… да все, с чем может столкнуться воин на передовой.

Митраков стал снайпером. Митраков разбирал и собирал любой системы пулемет и устранял все задержки. Митраков отлично метал гранаты, стрелял из пушки, управлял машиной, умел перевязать раненого и воодушевить на подвиг.

Что это, импровизация? Или настоящая партийная работа?

Комиссар полка приводит в порядок бумаги, накопившиеся за то время, пока он был в батальонах.

Бережно раскладывает разного формата листочки. Это заявления моряков, оставленные перед уходом в бой. Текст их стал уже классическим: «Ухожу в бой. Буду драться с врагом до последней капли крови. Если погибну, прошу считать меня коммунистом!..»

Пятьдесят шесть заявлений! Пятьдесят шесть человек хотят стать коммунистами!

Он показывает мне эти листочки и говорит, что для него они – священные реликвии. И я хорошо понимаю его. Да, это документы доверия к партии и к нему, ее представителю в армии.

В полку большие потери. Ряды моряков редеют, а люди рвутся в бой, командирам и политработникам приходится их сдерживать. Вот какова она, сила живой, доходящей до каждого бойца политической работы.

Присматриваясь к комиссару полка морской пехоты, я не раз пытался понять, в чем сила его.

Кратко ответить на это нельзя. Но думаю, в том, что Митраков ведет работу не шаблонно, и в его естественном, житейском, не знаю, сколь допустим этот термин на войне, поведении.

Он естествен во всем. Ходит чуть согнувшись (без позы) – шахтерская привычка: в штреках не везде можно ходить во весь рост. Автомат носит на груди, как ребенка. В траншею или окоп спускается мягко. Контакт с людьми устанавливает с первого слова.

И еще немаловажное обстоятельство: хотя он уже двенадцать лет на партийной работе в частях флота, но все, что он делает, не выглядит заученно. Думаю, много значит то обстоятельство, что сам он был краснофлотцем. А самое главное – сумел правильно нащупать, что должно быть основным в политработе.

Танки

К Осипову прибыл капитан из оперативного отдела штаба OOP с важным сообщением. Полковник после разговора с капитаном пригласил нас к себе на обед. Кстати, это был последний обед – заканчивалось мое пребывание в полку, надо возвращаться в Одессу, а оттуда в Севастополь.

За обедом разговор сам собой свелся к положению здесь, на Восточном участке обороны. Осипов жаловался, что у него нет артиллерии: ну что это, две пушки на километр! А уж о танках и говорить нечего.

– Танки! Танки! – Он ходил по крохотной горнице, как лев в клетке. – Вот если бы ты, капитан, сказал нам, что сюда идут танки, ты стал бы самым дорогим человеком! Я бы возил тебя матросам показывать. Ты понимаешь, как нам нужны танки? – Он нацедил вина из чайника в кружку капитана. – Вином бы тебя поил за свой счет. Ты понимаешь, капитан, дальше нам пятиться – некуда! Так и передай там.

– И ты, корреспондент, – обратился он ко мне, – скажи в Одессе и в Севастополе, что с одними винтовками мы тут много не навоюем! В Москву приедешь – скажи и там, что нам нужны танки!

С большой неохотой я уезжал из полка. И пока машина неслась к штабу OOP, в моих ушах все время стояли слова Осипова: «Танки! Танки!»