Севастопольский бронепоезд

— Да, Леня… Простите, Леонид Петрович, — поправился я. — На бронепоезде «Железняков» мы провоевали с вашим отцом с первого до последнего дня… Вот здесь, в этих самых местах, совершал рейды наш сухопутный броненосец.

В соседнем купе умолкли голоса и смех молодежи. Я услышал за спиной сдержанный шепот, оглянулся. Молча, с серьезными лицами стояли юноши и девушки, вслушиваясь в необычную беседу капитана и мичмана.

Шум поезда вдруг резко усилился, яркий дневной свет за окнами сменился темнотой, в вагоне тускло вспыхнули электрические лампочки.

Поезд на полном ходу ворвался в Троицкий железнодорожный тоннель. Теперь уже я весь был во власти воспоминаний.

— Этот тоннель был последним убежищем нашего бронепоезда.

— Здесь погиб мой отец? — тихо спросил капитан

— Да, — ответил я. — До последнего дыхания он оставался настоящим большевиком — сильным, смелым, несгибаемым…

И я стал рассказывать.

— 26 июня 1942 года мы едва успели укрыться в тоннель от налета авиации, как все вокруг вздрогнуло, закачалось, раздался оглушительный грохот. В каземате погас свет. Поезд остановился. Наступила гнетущая тишина. Я кинулся к двери, но открыть ее не удалось. Тогда по одному мы стали выбираться из каземата через нижний люк.

В тоннеле нас встретила зловещая тьма. Из–за дыма и пыли невозможно дышать. Когда пыль немного осела, мы увидели страшную картину: в потолке тоннеля зияло огромное отверстие, через него виднелось небо. Солнечные лучи, казавшиеся в едком дыму кроваво–красными, тускло освещали горы камня и грунта, засыпавшие бронепоезд. Тысячи тонн скальной породы обрушились на вторую бронеплощадку, похоронив в ней заживо наших боевых товарищей…

Я рассказывал и рассказывал, и все, кто был в вагоне, жадно слушали, стараясь не пропустить ни одного слова. Я говорил о том, как мужество и хладнокровие комиссара Порозова помогли спасти нескольких бойцов, как сначала парторг, а затем и я по узкому проходу между рельсами и платформой пробирались в каземат и вытаскивали оттуда задохнувшихся товарищей, а фельдшер Саша Нечаев приводил их в чувство…

За окном вагона уже замелькали уютные домики Корабельной стороны, засверкали водной гладью бухты со стоящими в них кораблями, запестрели пляжи сотнями купающихся людей, а я все не мог освободиться от нахлынувших воспоминаний.

Когда я кончил рассказывать, поезд подходил к перрону севастопольского вокзала. Мимо нас торопливо проходили к выходу пассажиры, а мои спутники, соседи по купе, даже не двинулись с места. Видно было, что рассказ о севастопольском бронепоезде глубоко взволновал их, затронул какие–то невидимые струнки в их душах. Куда исчезла веселая беззаботность: сидели тихо, сосредоточенно, глубоко задумавшись.

— И это был конец бронепоезда? — прервал, наконец, молчание паренек с золотистым пушком над губой.

— Нет, ребята…

Враги считали тогда, что уничтожили бронепоезд. Но он жил. Ведь второй выход из тоннеля был свободен. Командир приказал приготовить к бою оставшуюся невредимой бронеплощадку. И когда бронепоезд вышел из тоннеля и снова заговорили его орудия и минометы, фашистов обуял суеверный страх: ведь бронепоезд засыпали землей, разбомбили, раздавили, а он по–прежнему жил, действовал, наносил удары.

В тот день мы произвели еще три огневых налета, выпустили по врагу более четырехсот снарядов и мин…

Моим спутникам так и не удалось дослушать до конца рассказ о судьбе бронепоезда: проводник напомнил, что пора освободить вагон. На перроне студенты снова окружили меня и капитана. Расспросам не было конца, и мне пришлось признаться, что я пишу книгу о своих боевых побратимах, в которой постараюсь ответить на все вопросы.

И вот эта книга готова. Отдаю ее на суд читателей. Буду рад, если она попадет в руки моих юных соседей по вагону и они вспомнят пожилого мичмана. Им, юношам и девушкам нашей страны, я и посвящаю свой труд.

Глава I. Штыки Одессы

У каждого человека начало войны связано с каким–то своим, памятным событием. Может быть, это покажется странным, но у меня вместе с воспоминаниями о первых военных днях всегда всплывают в памяти соловьиные песни.

Я служил под Одессой на 39–й береговой батарее.

В тот день футбольная команда нашего дивизиона поехала в Очаковский гарнизон. Утром, пока еще солнце не было так высоко, состоялась товарищеская встреча. Зенитчики второго отдельного дивизиона играли напористо, и мы проиграли. Особенно здорово вел мяч правый нападающий: он ухитрился забить нам три гола. Меня это очень огорчило, потому что до этого наша команда почти всегда побеждала.

Хозяева угостили нас хорошим обедом. Я сидел за одним столом с правым нападающим и не очень дружелюбно посматривал на него. Он, конечно, заметил это.

— Ну что, переживаешь, друг? — улыбнулся он. — Давай знакомиться: меня зовут Василий Терещенко. Противника надо знать.

И сразу же как–то расположил к себе.