Севастопольский бронепоезд

Утром пала сильная роса. Разбудил нас гомон птиц. Как давно мы их не слышали! Уже алела заря. За деревьями прогромыхал поезд. Надо вставать и уходить дальше в лес. Володя Кисленко поднял голову. Говорит, что ему легче.

— Знаете, ребята, мне бы пару костылей, я и сам поковылял бы.

Матросу не хочется утруждать товарищей. Но мы говорим ему, чтобы не нес чепуху. У нас хватит сил дотащить его хоть на край света.

Глава XXIX. В партизанской семье

Максименко и Дутченко идут впереди. Это наша разведка. В двухстах метрах позади них мы с Балашовым несем раненого Володю Кисленко. Вокруг лес. Высокие сосны и дубы срослись кронами, внизу полумрак, пахнет свежей зеленью, влажной от росы. Дышим не надышимся. Не верится, что мы на воле.

Выходим на опушку. Густо заросли травой невысокие холмики. Когда внимательнее вглядишься, под буйной порослью обнаружишь груды пепла. Над холмиками торчат какие–то черные столбы. Печные обгорелые трубы! Это все, что осталось от сожженной гитлеровцами деревни.

Нужно найти какое–то прибежище. Нельзя бродить по лесу с раненым на руках. Ему необходим покой. Домов нет, но погреба сохранились. Находим один из них. Сыро, темно. Ничего, сойдет. Натаскали травы, сделали постель для Володи, заготовили воды. С ногой у парня совсем плохо, распухла, покраснела. Володя успокаивает нас, что чувствует себя хорошо. Максименко лечит его подорожником. Мало помогает. Сейчас врача бы хорошего, лекарства, еды. Мы здоровые, а еле живы от голода. Миша Дутченко притащил охапку травы:

— Вот и завтрак, друзья!

Миша говорит, что у него на родине это растение называют «грыцики». Заверяет, что очень вкусно и уйма витаминов. По совету Миши очищаем стебельки, грызем. Кислые, терпкие. Деликатес так себе. К тому же мы перестарались: животы слегка разболелись.

Дутченко остается с Володей, Максименко будет их охранять наверху, а мы с Балашовым отправляемся в поиск. Где же партизаны? Плутали до вечера. Уже значительно углубились в лес, устали. Пожалуй, и вернуться к товарищам не хватит сил, да и боль в желудке не проходит. Подыскиваем тихий уголок, чтобы переночевать в кустах, и вдруг улавливаем запах дыма. Костер? Еще с час покружились, принюхиваясь к дыму. Уже в сумерках заметили проблеск в зарослях. Подползаем ближе. Шалаш из ветвей. Вход занавешен дерюжкой. Лежим, выжидаем. Показался мальчик с охапкой хвороста, откинул занавеску. Теперь видим костер: он в шалаше!

Шепчу Ивану:

— Наблюдай, а я пойду.

Из шалаша слышится женский голос. Приподнимаю дерюжку. Женщина испуганно ахнула, прижала к себе ребенка. К ней льнут еще двое мальчуганов. Все смотрят на меня с ужасом. Понимаю, что вид мой перепугает кого угодно: бородатый, грязный оборванец, тощий, как скелет. Пытаюсь успокоить хозяйку. Рассказываю, кто такой. Говорю, что не один — там товарищ в кустах. Женщина немного отдышалась.

— А я вас за лешего приняла.

Зову Балашова. Садимся у костра. Хозяйка засуетилась, достала чугунок вареной нечищеной картошки.

— Поешьте. Больше у меня ничего нет.

Мы голодны до крайности, но отказываемся. Понимаем, как трудно матери с тремя малыми детьми. Она уверяет, что у нее еще есть. Пока мы управляемся с картошкой, женщина рассказала, почему она живет в лесу. Зверствуют фашисты и их прихвостни. Сгоняют старых и малых в хаты и сжигают заживо — всех считают партизанами. Из села, где они раньше жили, спаслось только несколько семей — партизаны вырвали из рук карателей. Сейчас многие укрываются в чаще.

На наш вопрос, как нам встретиться с партизанами, женщина ответила:

— А я ничего не знаю. Партизан много, а где они — нам об этом не говорят.

В разговор вмешался старший сын — мальчуган лет десяти. Посоветовал пойти к только что сожженной немцами деревне, может, там кого встретим. Мать укоризненно взглянула на мальчишку, и тот умолк.

Поблагодарили хозяйку и начали прощаться. Спросили у нее, не найдется ли какой–либо чистой тряпки перевязать раненого товарища. Она дала нам кусок полотна и пузырек с йодом. Еще благодарим ее. Мальчик вызвался показать дорогу. Мы уже отошли от шалаша, когда хозяйка догнала нас. Подала узелок:

— Тут у меня вареная фасоль, картошка и немного хлеба. Возьмите для раненого.

Наш маленький проводник Костя оказался на редкость смышленым парнишкой. Уже через несколько минут мы были поблизости от своего «дома». Отпустив мальчика, спешим обрадовать друзей. Принесенное продовольствие разделили, хлеб весь оставили Володе. Перевязку отложили до рассвета.

На другой день Максименко, Дутченко и я отправились к сожженной деревне, о которой говорил Костя. Спрятались на опушке. На месте деревни — черное пепелище. Все еще пахнет гарью. Пролежали часа три. Ни звука! Леня Максименко не выдержал:

— Так можем и месяц просидеть!

— Тише! — Дутченко замер, прислушиваясь. Сейчас и мы слышим детский голосок:

— Вчера вечером двое их приходило к нам. Страшные! Мы напугались. Потом мама дала им еду. Я их проводил. Я сразу заметил, что они хорошие.

— Но где же они остановились? — Это уже мужской голос. — Почему ты не узнал, Костик?