Севастопольский вальс

Все изменилось второго мая прошлого года. Мой отец – коренной одессит, хотя большую часть жизни и прожил в Архангельске. Когда он, что произошло в Одессе, и особенно про смерть от рук свидомитов Вадима Негатурова, которого он знал с детства, то сразу же захотел отправиться на Донбасс, сказав, что, может, и он на что сгодится. Мать еле его отговорила, резонно заметив, что сразу после конца семестра у него операция на грыжу, и в таком состоянии ему не то что автомат, даже книжку поднимать нельзя. А я, подумав, что у меня грыжи нет, позвонил приятелю-сослуживцу в Ростов и спросил его:

– Вась, можно от вас попасть на Донбасс?

– Запросто. Я вот тоже хотел туда отправиться. Приезжай.

Я сказал родителям, что, мол, еду порыбачить на Дон, а потом на пляж в Ейске. Уволился с фирмы, купил билет на поезд и поехал на войну. Как ни странно, мать мне поверила (или сделала вид, что поверила), а отец позвонил мне сразу после моего отъезда и осторожненько так сказал:

– Федь, ты там береги себя. И будь на связи, а то мать не переживет, если что…

В Донецке нам с Васей повезло. Мы пошли к штабу ополчения и спросили у какого-то пожилого человека, где можно записаться в добровольцы. Тот взглянул на нас и спросил:

– А что вы умеете?

– Служили во флоте, РЭБ.

– И надолго приехали?

– Я до августа, в сентябре у меня занятия начинаются, – ответил я.

Вася же усмехнулся:

– А я – пока не надоем.

– Понятно, – ответил пожилой. – Тогда давайте ко мне. Зовут меня Мирошниченко Николай Иванович, подполковник запаса. Позывной «Старик».

Кем он был раньше, никто точно не знал, но то, что он как-то был связан со спецслужбами, подозревали многие. Рассказывали, что он вернулся в родной Иловайск за два года до известных нам событий, а до того служил в России.

Работы по ВУС пока еще не было, Вася занялся прослушкой радиообмена «укропов», а меня взяли связистом в небольшой отряд. И когда нам однажды не подвезли харчей, ребята пошли и наловили рыбы в соседнем пруду. А мне, как самому молодому, поручили сварить уху. Я развел костер, повесил над ним котел с рыбой, кинул туда несколько картофелин и какую-то траву, собранную теми, кто в ней, как мы надеялись, разбирался. И тут, прямо по Высоцкому, «глядь, симпатичные ноги с гордой идут головой». Только симпатичным там было все – прекрасней девушки представить себе было трудно.

Вот чего-чего, а женский пол я люблю, да и внешностью меня Бог не обидел, так что девушкам я нравился, и найти себе подружку, чтобы повеселиться с ней денек-другой, для меня никогда не было проблемой. А потом я деликатно, но четко давал понять, что «между нами все порвато и тропинка затоптата». Пару раз я получал от дам по мордасам, два или три раза моя рожа оказывалась оцарапана, а уж разными нехорошими эпитетами меня награждали столь часто… Я, кстати, от девушек никогда не защищался, разве что бегством – то, что женщин бить нельзя, в меня в детстве вдолбили родители.

Ну, подхожу я к ней, вежливо представляюсь: мол, привет, я Федя, а вас как величать? Оказалось, она одесситка, звать ее Соня, учится медицине в Дон НУ, а ныне служит в нашей медсанчасти. Мы с ней разговорились, и я поплыл – никогда мне еще девушка так сильно не нравилась. И вдруг Соня повела носом и говорит не в такт:

– Слушай, а у тебя там ничего не горит?

Оказалось, что вся вода уже выкипела, и мы еле-еле спасли то, что было в котелке. А Соня каким-то образом сумела сделать из подгоревшей рыбы и картошки действительно вкусную уху. В это время, как назло, проходил Старик, приехавший зачем-то в нашу часть. Посмотрел он на все это, усмехнулся и только головой покачал:

– Эх, молодежь… Чтоб уха сгорела – талант нужон.

И отчалил, чуть подмигнув мне на прощание. Как ни странно, дальше поцелуев дело между мною и Соней не дошло, ни в тот первый день, ни в последующие наши встречи. Какое-то время мы с ней виделись почти ежедневно, ведь войны толком еще не было.

А потом начались тяжелые бои. Мы отходили все дальше вглубь Донбасса, виделись все реже – то, что Старик гордо именовал «медсанбатом», было всегда в тылу. Хорошо я воевал, плохо ли – не мне судить, но один раз пришлось и мне заменить раненого второго номера пулемета, а потом убили и первый номер, но позицию мы не сдали. И вскоре, во время короткой передышки в боях, меня пригласили в штаб отряда, где Старик объявил, что меня награждают Георгиевским крестом 4-й степени. Тогда я впервые за три недели вновь увидел Соню. И первое, что я ей сказал, было столь же неожиданно для меня, как и для нее:

– Сонь, слушай, выходи за меня замуж!

Та удивленно посмотрела на меня, но через мгновение ответила:

– Хорошо, милый, я согласна!

Именно тогда, по моей просьбе, нас обвенчал отец Георгий, настоятель местной церкви. Перед венчанием он достал из небольшого мешочка два простеньких серебряных колечка с надписью «СПАСИ И СОХРАНИ» и обручил нас этими кольцами. Тот вечер мы повеселились в кругу товарищей-«сепаров», потом провели нашу первую и последнюю ночь.