Севастопольский вальс

Тем временем «Васька слушал да ел», точнее брил, и вскоре мы уже были в операционной. Когда Саша Иванова надела на Елизавету маску, то Ирина стала мрачнее тучи, но ничего не сказала. Вскоре Елизавета была уже под наркозом, и операция началась. Я пояснял каждый шаг, не только для Ирины, но и для Николая Ивановича, а также для записи на камеру – возможно, мне удастся включить эти записи в учебный процесс. И вдруг краем глаза заметил, что Ирина смотрит на меня уже совсем по-другому и делает все, что ей говорит Вася, причем если не очень грамотно, то с явным старанием. И только теперь, когда операция закончилась, и мы с доктором Пироговым уже выходили из операционной, она спросила у меня – совсем другим тоном, чем тот, к которому я уже привык:

– Доктор, так это, – она показала на ванночку, в которой лежал уже вырезанный аппендикс, – и есть то, чем она страдала?

– Да, Ирина Андреевна, и еще немного – и он бы лопнул, и тогда операция была бы намного сложнее. И опаснее. Мог начаться перитонит – то есть воспаление брюшины. Это почти верная смерть. А так, видите, меньше часа, и все в норме. Вашей сестре останется на память лишь небольшой шрам, который никто не увидит…

– Так моя сестра будет жить?

– Сейчас доктор Иванова выведет ее из наркоза, и все будет нормально. Через два-три дня она уже начнет вставать. А недели через четыре сможет даже работать. Никаких ограничений.

И тут меня Ирина поразила – она неожиданно ткнулась губами в мою щеку.

– Спасибо вам, доктор. И… прошу простить нас с сестрой за нашу вредность. Я больше не буду, обещаю вам.

Я улыбнулся:

– Да это была несложная операция, такую бы и Вася сделал не хуже. Знаете, он уже ассистировал при операциях, в том числе и на аппендицит, и скоро станет весьма неплохим врачом.

– Вася?! – княжна широко открытыми глазами посмотрела на молодого человека.

«Да, – подумал я, – похоже, он ей понравился, даже несмотря на то, что он “из крестьян”». Девушка, действительно, была очень красивая – высокая, зеленоглазая, грудь великовата для моего вкуса, но для многих в самый раз. Вот только жаль, что далеко их отношения не зайдут, все-таки происхождение у них слишком разное для этого мира.

Вслух же я сказал:

– Вы, Ирина Андреевна, обращайте внимание на то, что и как он делает. Да и он вам все сам расскажет и продемонстрирует, если вы, конечно, попросите. Кстати, и вы тоже весьма неплохо вели себя во время операции.

Та аж зарделась и вдруг неожиданно робко спросила:

– Доктор, а я смогу стать врачом?

Я задумался. А почему, собственно, и нет? Тем более, как я слышал, ходят разговоры об учреждении университета на Елагином острове. И ответил ей:

– Ирина Андреевна, вообще-то, как вы, наверное, заметили, у нас много женщин-врачей, и весьма неплохих. Моя начальница, Елена Викторовна Синицына, например – лучше нее у нас никого нет. Но придется много учиться, сначала наукам и только потом медицине.

– Доктор, зовите меня просто Ирэн… Я согласна! Поверьте мне, я упорная, и, надеюсь, не глупа.

– Хорошо, Ирина, – давайте называть вас по-русски – дерзайте. Мы организуем курсы базовых знаний для «крестовоздвиженок». А из тех, кто справится с ними, потом будем готовить врачей.

И я пошел переодеваться, после чего написал в историю болезни про ход операции и на пару с Николаем Ивановичем проследовал на «галерку». Так мы прозвали бывшую кают-компанию, – когда я осмотрел, что именно сделали наши умельцы, то невинно заметил, что если операционная – это театр, то ассистенты – это партер, а то, что за окном – галерка. Николай Иванович даже заулыбался тогда, что было на него не похоже, и название прижилось.

Теперь же нас встретили аплодисментами. Приятно было, что более дюжины врачей ловили каждое мое слово о ходе операции, после чего посыпались вопросы. Потом один из них, благообразный остзейский немец по фамилии фон Эшенбах, сказал мне:

– Юрий Юрьевич, простите нас за скепсис и наше к вам отношение. Вы очень хороший врач. Прошу вас, причем, как я полагаю, не только от своего имени, если вам не трудно, заново начать ваши лекции? Мы будем вам за это очень благодарны.

Все врачи согласно кивнули, подтверждая слова фон Эшенбаха. Ну что ж, подумал я, времени не так много, но, глядишь, чему-нибудь я их научу.

5 (17) сентября 1854 года. Река Березина у Борисова Поручик Евгений Львович Коган, журналист и артиллерист

В отличие от Левы Зайдермана, у меня никаких проблем с восстановлением воинского звания не было. Я недавно крестился и иудеем не считался, несмотря на внешность и происхождение. К тому же у меня есть боевые награды за службу в Чечне в начале 2000-х.

Родился я в Северной Пальмире, на берегах Невы. Мой отец, Лев Михайлович (урожденный Моисеевич) Коган, после аспирантуры в одном из известных питерских вузов не вернулся в родную Одессу, а пошел работать в профильное КБ. Во время обучения он познакомился с моей мамой, крымчанкой из Евпатории, закончившей другой питерский вуз и ставшей искусствоведом.