Севастопольский вальс

– Милый, это не «нет», поверь мне. Это скорее «да». Только давай вернемся к этому разговору чуть позже.

Через два дня после нашей поездки я провожал ее к автобусу – она уехала к родителям в Элисту, а я остался в Крыму еще на неделю. Тогда же мы договорились, что я приеду в Москву на выходные в конце лета, после нашего скандинавского похода. Эх, до сих пор у меня стоят перед глазами ее прекрасные глаза, ее звонкий смех, ощущение ее маленькой ручки в моей грубой лапище…

И только сейчас, когда мы увидели вход в Севастопольскую бухту, я окончательно понял – Свету я больше никогда не увижу, она осталась в XXI веке, и когда она родится, меня давно уже не будет на свете, простите уж за невольный каламбур…

Природа была практически такой же, как и тогда, а вот город сильно отличался. При входе в бухту располагались те же форты, а на Корабельной стороне – казармы, в которых сегодня находится университет. Но почти все другие здания выглядели более нарядно и, наверное, величественнее, чем в XXI веке, а цветовая их гамма была более античной, что ли, бело-желтой. Я вспомнил, как нам рассказывали, что город восстанавливали дважды – после Крымской войны, и еще раз после Великой Отечественной, когда в центре оставалось ровно пять неповрежденных или почти неповрежденных зданий.

Когда мы подошли к входу в бухту, с Константиновской батареи выстрелило орудие. Наш катер лег в дрейф. Вскоре к нам подошла шлюпка. Увидев ротмистра Шеншина и прочитав его грозную бумагу, дежурный офицер почтительно приложил руку к фуражке и предложил нам двигаться к Графской пристани.

Она выглядела непривычно – рядом с ней не было памятника Затопленным кораблям, зато сами корабли были. В нашей истории у входа в Севастопольскую бухту их отправят на дно лишь три дня спустя – в ночь с 22 на 23 сентября по новому стилю. Тогда по распоряжению князя Меншикова и по приказу адмирала Корнилова были затоплены пять старых линейных корабля и два фрегата. Надеюсь, что в этой истории ничего подобного не произойдет.

А пока матросы и офицеры со стоящих в Северной бухте парусных и паровых военных кораблей глазели на «Раптор», как на восьмое чудо света. Но ни один из гребцов на шлюпке, ни дежурный офицер не лез к нам с расспросами – все-таки они были черноморцами, «птенцами гнезда Лазарева», и дисциплина у них была на высоте.

Когда мы подошли к Графской пристани – она, кстати, выглядела почти так же, как и в нашем будущем – нас встретил хмурый капитан-лейтенант, как я понял, чин из штаба флота. Поговорив о чем-то с Шеншиным и с Хулиовичем, он подошел к нам и сказал:

– Господа, мичман Иванопуло, – он показал на высокого молодого офицера, – отведет вас в казарму. Вам нужна помощь для разгрузки вашего катера?

– Господин капитан-лейтенант, разрешите обратиться, – вдруг неожиданно для самого себя произнес я. – Я курсант Военно-медицинской академии Александр Николаев. Я хирург, и если кому-то требуется оказать медицинскую помощь, то могу немедленно приступить к своим обязанностям.

Капитан-лейтенант с сомнением посмотрел на меня; видимо, он прикидывал, действительно такой юнец может выполнять хирургические операции. Потом, видимо, решившись, он сказал:

– Вот что, господин хирург. Сегодня в Морской госпиталь поступила партия солдат и офицеров, раненных в сражении при Альме. Им необходима срочная медицинская помощь, а наши врачи, работающие без отдыха уже второй день, устали.

– Все понятно, господин капитан-лейтенант. А далеко находится госпиталь?

– На другой стороне Южной бухты, южнее где-то на версту, – и он показал рукой на юго-восток. – Нестеров, Демченко, доставьте господина хирурга к госпиталю.

К тому времени из «Раптора» уже выгрузили на пристань большую часть его груза. Я заглянул в отделение для десанта и взял свой багаж – сумку с хирургическими инструментами и баул с лекарствами и перевязочными материалами. Два дюжих матроса помогли мне выбраться на пристань и схватились за сумку и баул. Но я отдал им лишь баул, а сумку перебросил через плечо. Они удивленно посмотрели на меня, но спорить со мной не стали, видимо решив, что если господин лекарь так решил, то, значит, так надо. Погрузив баул в шлюпку, они уселись за весла. Я хотел было взяться за третье весло, но один из них – по моему, Демченко – сказал:

– Господин хирург, лучше отдохните чуток. Зараз будэмо, не лякайтэся. А руки свои побережьте – они вам сгодятся, когда будэтэ нашего брата-матроса лечить.

И действительно, минут через пятнадцать мы уже высадились на небольшой причал рядом с длинным двухэтажным зданием. То, что это был госпиталь, можно было сразу понять по стоявшим у его входа повозкам с лежавшими в них на окровавленной соломе стонущими солдатами. Они были кое-как перевязаны подозрительного вида тряпками.

Подойдя к одному из часовых, я сказал:

– Я хирург, прибыл помочь с ранеными.

Тот взглянул на меня недоверчиво – странная форма, да еще и рожа азиатская, – но все же махнул рукой санитару, вышедшему из здания госпиталя, чтобы снять с телеги очередного бедолагу: