А для себя я сделал вывод – каким бы эффектным ни был мой выстрел, он ушел выше, чем я целился. Учту… Внимательно осмотрев группу французских офицеров, я заметил еще одного, достойного моего выстрела. Видимо, это был помощник убитого. Во всяком случае, остальные обращались к нему с почтением.
Моя пуля попала ему в грудь. Француз взмахнул руками и упал. Думаю, что с нынешним состоянием медицины он уже не жилец на этом свете.
Офицеры, бросившиеся врассыпную после моего второго выстрела, снова столпились вокруг лежащего на земле товарища и испуганно озирались по сторонам. Один из них показывал рукой куда-то в сторону моря. Наверное, он предположил, что выстрел был сделан оттуда. Другие недоуменно пожимали плечами. Солдаты размахивали лопатами, кирками и прочим шанцевым инструментом.
Я решил немного подождать, подумав, что сюда вскоре должен подтянуться кто-то из большого начальства, которому наверняка уже доложили обо всем произошедшем на строящейся батарее. И как поет хор в опере «Раз-два-три-четыре-пять»: «Предчувствия его не обманули!»
Минут через сорок к французам, которые уже немного успокоились, осмелели и даже стали разгуливать по брустверу строящейся батареи, подскакала группа всадников. Главным среди них был рослый худощавый офицер средних лет, которого я окрестил «генералом». Скорее всего, это был и на самом деле генерал. Он спешился и принялся энергично раздавать приказы. Подбежавшие солдаты унесли трупы убитых, а сам «его превосходительство», взяв из рук адъютанта подзорную трубу, стал осматривать окрестности.
«А вот это он зря, – подумал я. – Так можно и нас ненароком обнаружить. Извини, француз, но, похоже, тебе сегодня наступит полный капут».
Я тщательно прицелился, выстрелил и услышал восторженный шепот Мишки:
– В самое «яблочко»! Француз даже мяукнуть не успел!
Выхватив у него бинокль, я посмотрел на труды рук своих. На земле лежал труп «генерала». Почему труп? – Да потому что так неподвижно могут лежать только мертвые…
А на французских позициях началась настоящая паника. Офицеры, согнувшись в три погибели, старались как можно быстрее покинуть проклятое место, где некто убивал их одного за другим.
Солдаты, похватав ружья, подняли отчаянную пальбу во все стороны. Где-то далеко бухнула пушка. Вслед за ней выстрелила другая, потом третья…
– Ну все, хватит, – сказал я Мишке. – Думаю, что на сегодня у французов на этой батарее работа уже закончилась. А завтра мы снова заглянем к ним в гости и «поможем» им в строительстве укреплений. Такими темпами эти работы продлятся до зимних холодов…
Серое небо, мелкий моросящий дождик… Даже в Твери было солнечно, что уж говорить о моей губернии. Точнее, губерниях – Оренбургскую губернию разделили на собственно Оренбургскую и Самарскую в пятидесятом году, за год до моего второго туда назначения.
Тем не менее через год меня сделали генерал-губернатором обеих губерний. Жил я с тех пор в основном в Оренбурге, но приходилось время от времени заезжать и в Самару, приятный купеческий городок на Волге. Проблем с этим у меня не было – ведь ни семьей, ни детьми я так и не обзавелся. Эх, была бы жива моя любимая Сашенька Воейкова, которой Жуковский посвятил замечательное стихотворение «Светлана» и которую я именовал всегда именно так… Но она умерла в далеком двадцать девятом году, в Италии, и она – увы – была замужем, так что мне все равно не суждено было стать ее мужем. Или, может быть, все ж таки суждено, если б она тогда выздоровела? Ведь ее супруг, Александр Воейков, пережил ее всего на десять лет.
Как у любого военного-холостяка, вещей у меня было мало, а дом… Да практически не было его – лишь «резиденции» в обеих моих «столицах», впрочем, и там мне были подчинены «гражданские» губернаторы, которые занимались всеми внутренними делами губерний, оставив мне дела военные, а также отношения с нашими беспокойными соседями. И они, должен сказать, велись довольно успешно – в прошлом году мы все-таки взяли кокандскую крепость Ак-Мечеть, что открыло нам дорогу на Хиву и Бухару. Что и подвигло хивинского хана на заключение выгодного для нас договора. Так что ситуация была весьма благоприятная.
Первого сентября я прибыл в Самару, чтобы ознакомиться с ситуацией в своей более спокойной губернии, а также с работой тамошнего губернатора, Константина Карловича Грота. Как я и ожидал, его труды были выше всяческих похвал; человек он кристальной честности, пекущийся о своем народе и защищающий его от всяческого произвола. До своего назначения он заслужил славу бескомпромиссного и неподкупного ревизора, визитов которого боялись многие губернаторы.