Север и Юг

— Что касается жалованья… Прошу не обижаться, но, на мой взгляд, вы совершаете ряд печальных ошибок. Хочу прочитать вам несколько выдержек из книги, которую ценю.

Он встал и подошел к шкафу, но Хиггинс остановил:

— Не утруждайтесь, сэр. Книжная премудрость в одно ухо влетает, а из другого вылетает. Никакой пользы. Еще до того как мы с Хампером окончательно повздорили, надзиратель сказал ему, что это я подстрекаю рабочих просить повышения оплаты труда. Однажды хозяин перехватил меня во дворе, и, потрясая тонкой книжицей, которую держал в руке, заявил: «Хиггинс, слышал, что ты один из тех глупцов, кто думает, что, стоит попросить прибавки к жалованью, сразу ее получишь, а потом еще и сохранишь. Так вот, даю тебе шанс. Хочу посмотреть, способен ли ты рассуждать здраво. Эту брошюру написал мой друг. Если внимательно ее прочитаешь, то поймешь, каким образом жалованье достигает определенного уровня без участия хозяев или рабочих, исключая, конечно, тех, кто, как последние болваны, устраивают забастовки, где рвут глотки и подставляют собственные головы под топор». Так вот, сэр. Понимаю, что вы, священник, привыкли проповедовать, наставлять паству на тот путь, который считаете правильным. Не знаю, обзывали вы прихожан дураками или, напротив, начинали с добрых слов, чтобы заставить слушать и доверять, а во время проповеди то и дело останавливались и, обращаясь наполовину к ним, наполовину к самому себе, бормотали: «Все вы так глупы, что напрасно я стараюсь чему-то вас научить». Признаюсь: не слишком стремился вникнуть в премудрость, написанную другом Хампера — уж очень меня разозлили его слова, — но все же подумал, что стоит, пожалуй, посмотреть и понять, кто здесь дураки: они или мы. Открыл я книжонку и начал читать. Боже милостивый, там всю дорогу встречались только два слова: «капитал» и «труд», «труд» и «капитал». Немудрено, что я задремал, так и не сумев уразуметь, что есть что: то ли добродетели, то ли пороки. А всего лишь хотел я узнать о правах человека: неважно, богатого или бедного, — просто человека.

— И все-таки, — возразил мистер Хейл, — несмотря на оскорбительную, неумную и нехристианскую манеру, с какой мистер Хампер вручил вам ту брошюру, она могла бы принести пользу. Если бы вы поняли из нее, что жалованье само собой достигает определенного уровня, а забастовка, даже самая успешная, способна поднять его лишь на короткое время, после чего оно упадет еще ниже, то это была бы чистая правда.

— Что же, сэр, — упрямо возразил Хиггинс, — может, так, а может, и не так. Здесь возможны оба варианта. Но даже самая правдивая правда бессмысленна, если я не могу ее понять. Полагаю, в латинских книгах на ваших полках полно правды, но пока я не узнаю значения слов, для меня она так и останется бессмыслицей. Если вы, сэр, или кто-то другой, мудрый и терпеливый, придет и начнет учить меня, не унижая, если окажусь непонятливым или забывчивым, тогда, возможно, со временем мне удастся постичь истину. А может, и не удастся. Никто не заставит меня думать так же, как думают другие. Не считаю, что правду можно сложить из слов с той же аккуратностью, с какой в литейном цехе ребята режут листовое железо. Одна и та же кость сгодится не каждому: у одного проскочит, а у другого застрянет в горле. К тому же, попав в желудок, кому-то покажется слишком жесткой, а кому-то — слишком мягкой. Те, кто стремится исцелить мир своей правдой, должны донести ее до всех умов и при этом постараться действовать аккуратно, чтобы бедные больные глупцы не выплюнули лекарство в лицо докторам. Хампер сначала ударил меня в ухо, а потом сунул таблетку и сказал, что все равно не поможет, потому что я дурак, но попробовать стоит.

— Хотелось бы, чтобы самые умные и добрые из фабрикантов встретились с рабочими и все обсудили. Это лучший способ преодолеть трудности, возникшие, на мой взгляд, из-за вашего невежества — простите, мистер Хиггинс — в вопросах, которые должны быть поняты всеми. — Мистер Хейл взглянул на дочь. — Может, и мистер Торнтон захочет принять участие в столь важной беседе?

— Вспомни, папа, как он однажды отозвался о правительствах, — очень тихо ответила Маргарет.

Ей не хотелось вдаваться в подробности того спора относительно двух способов управления рабочими: просвещения ради самостоятельности и мудрого деспотизма со стороны хозяина, — но Хиггинс уловил упоминание о Торнтоне и тут же подхватил: