Север и Юг

— Как скажете, мисс, — раздраженно уступила горничая, но уже в следующий момент добавила: — Только как вы справитесь? Вы же скорее мертвы, чем живы.

— Неужели? — отозвалась Маргарет, обернувшись и взглянув на Диксон горящими странным огнем глазами. Щеки ее пылали, хотя губы по-прежнему оставались сухими и бледными.

Она впустила инспектора и первой прошла по коридору в кабинет. Поставив на стол свечу и аккуратно сняв нагар, наконец обернулась и спокойно заметила:

— Довольно поздний визит! И какова же цель?

Ватсон даже не догадывался, что в ожидании ответа молодая леди перестала дышать.

— Сожалею, что доставляю излишнее беспокойство, мадам. Если бы не дела, пришел бы значительно раньше. Сообщаю вам, что для расследования нет оснований.

— Значит, все выяснилось, — заключила Маргарет, — и дальнейших разбирательств не требуется.

— Да, как и указал в своей записке мистер Торнтон — она у меня с собой. — Инспектор достал блокнот.

— Мистер Торнтон? — удивилась Маргарет.

— Именно. Он ведь член городского магистрата, мировой судья. Хотите взглянуть?

Маргарет взяла записку и поднесла к свече, но не смогла прочитать ни строчки: слова расплывались перед глазами, — только инспектору это знать ни к чему: пусть думает, что она внимательно изучает написанное.

— Должен признаться, мадам, что встретил известие с огромным облегчением. Свидетельства крайне туманны: неизвестно, получил Леонардс травму или нет, да и относительно дамы тоже непонятно. Как я и сказал мистеру Торнтону, выяснить истину вряд ли возможно.

— Мистеру Торнтону… — повторила Маргарет.

— Я встретил его днем, когда он выходил из вашего дома. А поскольку он не только мировой судья, который записывал показания Леонардса, но и мой давний друг, я осмелился поделиться с ним своими соображениями.

Маргарет глубоко вздохнула. Дальнейших подробностей знать не хотелось: вполне хватало и того, что уже услышала. Поскорее бы инспектор ушел! Она заставила себя заговорить.

— Спасибо за визит. Простите, но уже очень поздно: наверное, одиннадцатый час. Да, возьмите вот записку, пожалуйста! — Немного помолчав, будто собираясь с духом, Маргарет добавила: — Знаете, почерк настолько тороплив, что я не смогла разобрать… Будьте добры…

Ватсон прочитал записку вслух.

— Благодарю. Вы передали мистеру Торнтону, что меня там не было?

— Разумеется, мадам. Сожалею, что руководствовался ложной информацией. Поначалу бакалейщик уверенно называл ваше имя, а теперь утверждает, что все время сомневался, и выражает надежду, что его ошибка не повлияет на ваше дальнейшее взаимовыгодное общение. Доброй ночи, мадам.

— Прощайте.

Маргарет позвонила Диксон, чтобы та проводила инспектора, а когда горничная возвращалась, промчалась мимо по коридору, на ходу бросив, что все в порядке, и, не дожидаясь расспросов, взлетела по лестнице в свою комнату, заперла дверь на щеколду и, не раздеваясь, бросилась на кровать. От изнеможения мысли путались. Лишь спустя полчаса неудобная поза и озноб — следствие усталости — оживили сознание. Маргарет начала вспоминать, сопоставлять, задавать самой себе вопросы. Прежде всего пришло облегчение: о безопасности Фредерика можно больше не беспокоиться. Напряжение спало. Затем появилось стремление вспомнить каждое слово инспектора о мистере Торнтоне: когда они встретились; о чем говорили; что он предпринял; какие именно слова написал на листке бумаги… Пока не удалось вспомнить каждое выражение, сознание отказывалось двигаться дальше. И все же следующее умозаключение оказалось недвусмысленным: в роковой вечер четверга мистер Торнтон собственными глазами видел их с Фредериком возле станции Аутвуд, а затем узнал о том, что она решительно отрицает данный факт. Таким образом, в его глазах она предстала лгуньей. Она действительно солгала, но никакого раскаяния не чувствовала. Существовал один-единственный факт, окруженный мраком и хаосом: в глазах мистера Торнтона она пала. Не возникло даже мимолетной мысли о возможной степени прощения. Мистера Торнтона это не касалось: Маргарет не предполагала, что он или кто-то другой способен увидеть повод для подозрений в таком естественном чувстве, как желание проводить брата. Однако он знал о том, что действительно неправильно и достойно презрения: о лжи, — а потому имел основание для глубокого осуждения.

— Ах, Фредерик, Фредерик! — воскликнула Маргарет в отчаянии. — Чем только я не пожертвовала ради тебя!

Даже во сне мысли продолжали кружиться по той же спирали, только с преувеличенной остротой и болью.