Но она сможет. Она ответит на зов своей ненависти к тем, кто порабощает других, порабощает красивых чернокожих людей. Она ушла из своей семьи, навсегда бросив этих самодовольных, нестерпимых педантов. Она отказалась от всех, выбрав путь одиночества, на котором ее спутниками были воспоминания и Смерть, ставшая ее единственной подругой и орудием Божественного правосудия.
В Монт-Роял тени казались длиннее, а весенние ночи темнее, чем когда-либо прежде. Орри совершенно не хотелось заниматься посевом риса и заботой о будущем урожае, и он ни на секунду не верил в объявленный Джеффом Дэвисом план, согласно которому хлопок мог бы помочь им добиться признания Европы. Весь этот план Орри считал глупым и недальновидным. Европейский рынок был перенасыщен хлопком, и тамошних торговцев едва ли взволновало бы то обстоятельство, что Юг придержит свой урожай ради политических целей.
Странная тяга к переменам одолевала Орри в эти дни. Ни в стенах родного дома, ни на полях плантации он не находил покоя, и только присутствие Мадлен вносило в его жизнь какой-то смысл.
Отныне его постоянными спутниками стали растерянность и сомнения. Как-то ночью, мучаясь бессонницей, он прошел в библиотеку и, перебирая книги, наткнулся на томик, в который не заглядывал много лет. Это были «Заметки о штате Виргиния», единственная книга, написанная Томасом Джефферсоном.
Устроившись в кресле, Орри раскрыл книгу и начал читать. Вскоре он добрался до строчки, которая сразу бросилась в глаза, потому что была подчеркнута чернилами. Рядом на полях было написано: «Истинная правда!» В самой строчке были такие слова:
«Я действительно страшусь за свою страну, когда думаю о Божественной справедливости и о том, что правосудие не будет дремать вечно».
Джефферсон, южанин и рабовладелец, писал о рабстве. Но больше всего Орри смутили слова на полях. Он изучил достаточно старых учетных книг плантации, чтобы безошибочно узнать руку отца.
Эти два слова означали, что Тиллета, убежденного сторонника рабства, на самом деле одолевали сомнения. Сомнения, которые он скрывал всю жизнь. Вот ведь старый грешник, с нежностью и сочувствием подумал Орри. Что ж, какой порядочный человек не испытывает сомнений, особенно теперь, когда последствия прошлых ошибок стали слишком очевидными.
Узнав о колебаниях отца, Орри только еще больше укрепился в своих собственных, которые и без того были уже достаточно сильны. Они касались и истории его семьи, и всех тех, кто мирился с системой рабства и пользовался ее привилегиями. После той ночи Орри очень пожалел, что его рука выбрала с полки именно эту книгу.
Туманным утром, сразу после восхода солнца, Орри и Чарльз выехали на плантацию. Как призрачные всадники на призрачных скакунах, они ехали в бледном мареве посреди серого пейзажа, пронизанного дымчатыми оранжевыми вкраплениями. Под слоями тумана залитые водой поля отсвечивали, как полированный металл.
Справа из тумана проступила группа рабов, с трудом тащившихся вдоль канавы. Старший повернулся и скупо махнул рукой хозяину в знак приветствия. Однако даже издали Орри различил явную насмешку в его жесте и обиду на его черном лице.
Вскоре клубы тумана скрыли их из виду, но сразу появились другие, и Орри вдруг понял, что едет между ними, не замечая их присутствия. Они просто существовали, как ворота или здание кухни. Как вся остальная его собственность – не более того.
Орри снова подумал о книге Джефферсона. Предметы собственности. Так и есть. Вот почему Север, весь мир, да и, наверное, сам Господь призывают Юг к справедливости.
– Уэйд Хэмптон набирает кавалеристов! – внезапно прокричал Чарльз. – Мне приказано явиться на службу через две недели.
– Я не знал.
– Меня только вчера известили. Ну и хорошо. А то я уже устал от ожидания и безделья. Хочу делать то, чему меня учили. – (Лошадь Чарльза легко перепрыгнула через канаву; длинные волосы седока, уже давно нуждавшиеся в стрижке, взметнулись на шее.) – Славная будет драка!
Слова Чарльза заставили Орри осознать, какая огромная пропасть разделяет их. И причиной ее возникновения была не только разница в возрасте. Даже после службы в Техасе Чарльз не утратил своей тяги к бузотерству.
Орри не хотел, чтобы его молчание оказалось принятым за согласие.
– Славная? – крикнул он в ответ. – Не думаю. Не в этот раз.
Но Чарльз уже погнал лошадь вперед и смеялся так радостно, что просто не расслышал унылого голоса за своей спиной. Растрепанный, он скакал навстречу туманному рассвету, безупречно сидя в седле, как образцовый кавалерист.
На следующий день Орри получил письмо от правительства штата. Вечером, когда они с Мадлен уже лежали в постели, он рассказал ей о письме.