Север и Юг. Великая сага. Книга 1

Я никогда не чувствовал себя таким измученным, хотя усталость моя, как мне думается, вызвана не только нехваткой сна, но и моим отвращением к этой войне. Смерть, раны, грязь, вечный страх, армия, состоящая из невеж, жалких трусов, дружков политиков и их жертв, потому что всегда есть жертвы, которых другие отправляют на заклание ради своей собственной выгоды, – все это и есть та самая воинская «доблесть», которая когда-то так привлекла моего друга Орри. Когда же он наконец поймет, что эта «доблесть» – не что иное, как тонкий слой позолоты, в отчаянии наносимый на гниль, чтобы скрыть ее? Ради него самого я надеюсь, что прозрение наступит до того, как он окончательно решит посвятить свою жизнь военной службе. Но в последнее время, бесценная моя, я порой чувствую себя слишком усталым даже для того, чтобы тревожиться о судьбе моего лучшего друга.

Единственное, что наполняет мои ночи и дни, поддерживая меня в горькую минуту, – это мысль о нашей будущей встрече, которая однажды произойдет, и тогда самым страшным, что может ждать нас впереди, будут лишь мелкие семейные неурядицы нашей совместной жизни. Я не слишком религиозный человек, но с недавних пор я вдруг ловлю себя на том, что постоянно молюсь о нашем скором воссоединении. Говорят, на полях сражений Бог обретает много новообращенных, и я наконец начал понимать это утверждение.

Обстоятельства, о которых я пишу Вам, стали еще более нестерпимыми после моей недавней неудачной попытки добиться справедливости в одном чрезвычайно важном деле. Поверьте мне, я старался как мог, но…

Он вдруг остановился и перечитал написанное. И с отвращением понял, что, выплескивая на Констанцию все эти мрачные мысли, думал только о себе. Не хватало еще взваливать на нее свои заботы. Высечь его за это мало. Он сгреб исписанные листы и смял их. Это было одно из тех писем, написанных в Мексике, которые он так и не отослал.

Глава 12

Над дорогой на Чурубуско просвистел снаряд. Это пристреливались мексиканские канониры в монастыре Сан-Матео. То же самое делали и те, что расположились на укрепленном мосту над рекой Чурубуско, через который дорога вела дальше, в Мехико.

Сжимая левой рукой саблю и правой – пистолет, Орри скорчился в топком кукурузном поле рядом с дорогой. В ожидании очередного залпа он поморщился. В следующее мгновение ударная волна едва не свалила его с ног.

Слева из заболоченной почвы взметнулся столб воды, подняв в воздух стебли кукурузы, окровавленные головы и оторванные конечности. Была середина дня двадцатого августа. Почти три часа Орри находился в гуще сражения и считал, что уже привык к виду смерти. Но гибель целого расчета, накрытого мексиканским снарядом, показала ему, каким он был глупцом. Когда человеческие останки рассыпались по земле, его вырвало.

Едкий дым жег глаза. Орри едва различал сквозь мрак шпили мексиканской столицы и снежную вершину вулкана Попокатепетль. Он поискал глазами знакомые лица среди мятущихся на поле солдат, но никого не узнал.

С дороги донеслись хриплые команды, кто-то пытался перегруппировать дивизию Уорта. Уничтожив гарнизон в Сан-Антонио, она устремилась к Чурубуско, когда сокрушительный огонь из монастыря и с моста согнал ее с дороги в поле.

Чья-то коренастая фигура появилась из дыма, человек стиснул зубы, его лицо было почти неузнаваемым под слоем грязи. Орри диковато захохотал, размахивая руками:

– Джордж! Джордж, сюда!