Север помнит (СИ)

Летняя Дева хочет, чтобы я убила Морского лорда. Он и сам умрет от болезни, но не быстро, а ей нужно, чтобы он умер сейчас. Он не даст войска сиру Джастину, а она этого хочет. Если он умрет, Тормо Фрегар, скорее всего, станет следующим Морским лордом, и он выполнит ее просьбу.

Арья окаменела. «Морской лорд - просто хворый старик, - сказала она себе. – А король Роберт был другом отца. Отец бы поддержал Станниса». Она отчаянно попыталась выкинуть эту мысль из головы. У Никого нет отца.

Но в каждую ее мысль, в каждый образ, в каждое мгновение непрошеным гостем вторгалось воспоминание о сире Джастине, как он обыденным тоном сказал, что Джон мертв. Это не так, не так, безмозглый ты болван, болван, болван…

- Что ж, - промолвил Феррего Антарион, - думаю, я достаточно выслушал тебя, моя радость. Забирай своих девушек и иди спать, только позови моего лекаря. Мне нужно маковое молоко, чтобы уснуть.

- Маковое молоко. – Голос Летней Девы был холоден как лед. – Конечно, милорд.

Он коснулся ее руки.

- Не брани меня. Таргариены нас не подведут.

- Как скажете, милорд, - ответила куртизанка с отчужденной любезностью.

Она махнула рукой, и служанка вышла из комнаты, а за ней и Арья. Они прошли мимо гобеленов и дверей, обратно в холл. Сердце у Арьи колотилось.

Сегодня, я смогу сделать это сегодня. Он выпьет маковое молоко и будет крепко спать. У нее был с собой нож – не Игла, конечно, но достаточно хороший. Потом нужно будет только обогнать стражу и вернуться в Черно-Белый Дом, чтобы поменять лицо. Они будут искать Лианну Сноу с ее голубыми глазами, песочными волосами и веснушками, а Кэт и Слепая Бет знают потайные пути. Я могу это сделать. Я должна.

Она пробормотала какую-то отговорку, попрощалась с Летней Девой и убежала. Может быть, мне и сира Джастина тоже стоит убить. Он лгал про Джона и какую-то девочку, которую называл леди Арьей. Я не леди, а она не Арья. Но добрый человек сильно разгневается, если узнает. Убивай только тех, о чьей смерти попросили. И никого больше. Сир Джастин – ничто. По крайней мере, для Никого.

Слезы жгли ей глаза. Она остановилась в середине коридора и яростно потерла лицо грязными руками. Джон… Нимерия… Сперва убей Морского лорда, убей его и докажи, какой безликой ты стала… добрый человек ошибался, все они ошибались. На самом деле она – Волчья Дева, и может делать все, что захочет. «Сир Грегор!» - подумала она в исступлении. – «Дансен, Рафф-Красавчик, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея!»

Слезы снова и снова лились из-под ее ресниц. В гневе она смахнула их со щек и сделала шаг вперед.

Всего один шаг. И вдруг… сзади должен был раздаться звук, предупреждающий об опасности, но его не было, по крайней мере, она не слышала. Внезапно чья-то рука опустилась ей на плечо, сжав его железной хваткой. Другая рука закрыла ей рот, заглушив крик. Рядом с ухом раздался знакомый голос.

- Что девочка здесь делает? Одна, да еще и с ножом? Ума не приложу.

========== Призрак ==========

Все его воспоминания были окрашены красным.

Красный снег. Красные глаза. Красная кровь, красные волосы, красный рубин. И красный огонь, который поглотил его, охватил его нежно, словно мать, обнимающая дитя. Но у него никогда не было матери. Может быть, он родился здесь, среди дыма, пара и снега, да только он знал, что мертв. В любом случае, для всех он был мертв. У него никак не получалось вспомнить, высказать хоть какую-нибудь связную мысль. Был только свет. Красный свет.

У него осталось лишь одно слабое, хрупкое воспоминание, и он цеплялся за него изо всех сил, чтобы не забыть окончательно, кем он был. Он видит, как Вун Вег Вун Дар Вун разрывает на части сира Патрека с Королевской горы. Он призывает людей королевы опустить клинки, чтобы не разозлить великана еще больше. Он поворачивается, и тут Вик Посошник втыкает кинжал ему в шею… он пытается нащупать Длинный Коготь, слышит крики, вопли… Боуэн Марш стоит перед ним, и по щекам у него текут слезы. Один кинжал в живот, другой в спину, третий между ребер. Его раны дымятся в морозной ночи, и надвигающаяся волна тьмы накрывает его с головой. Холод. Он помнит и холод. Он до костей промерз, если у него еще остались кости.

Он словно плыл по течению. Он не приходил в себя и не знал, сколько времени прошло. Само время существовало где-то очень далеко, по ту сторону сияния, но ему было страшно окунаться в него слишком глубоко. Когда свет начал удаляться, он понял, что приходит в себя, и невозможно было описать словами ту боль, которая пронзила его. Я не могу прийти в себя и остаться в живых. Он был в этом уверен. Даже если у него осталось тело, оно слишком изранено, чтобы стать приютом для души.