Северянин: "Ваш нежный, ваш единственный..."

Они начали переписываться, что очень не понравилось молодой эстонской жене Северянина Фелиссе Михайловне Круут... Игорь успокаивал жену тем, что это же пожилая замужняя дама, которая еще им может пригодиться в Германии. Но когда они все вместе встретились в Берлине и Фелисса увидела очаровательную, моложавую, нарядно одетую женщину, а потом и их дочку, юную балерину, она запретила мужу общаться с ними. Насколько известно, Игорь выполнил обещание и в другие поездки в Берлин с Женечкой не встречался.

Хотя во время их пребывания в Германии Злата и на самом деле как могла помогала Игорю в публикации его стихов.

Позже Игорь-Северянин написал в своих «Заметках о Маяковском»: «В Берлин мы приехали с Фелиссой Михайловной "пытать счастья", ибо в Тойле есть стало нечего и больше не было кредита. Приехали мы, предварительно списавшись со Златой, вновь возникшей в моей жизни спустя 16 лет (с 1906 г.). Она прочла в газете "Голос России" мою "Поэзу отчаянья", написала на редакцию (в Берлине), а та переслала мне письмо в Тойлу. Произошло это за год до нашего путешествия, т. е. осенью 1921 г., когда я только что расстался с Марией Васильевной, с которой прожил 6,5 лет, и сошелся (в августе) с Ф<елиссой> М<ихайловной>. На меня письмо Златы произвело большое впечатление, возобновилась переписка, я написал (еще до встречи) "Падучую стремнину". О. Кирхнер успел ее издать. Приехали мы в Германию нищими: я — в рабочей, заплатанной куртке, Ф. М. в пальто из одеяла. Злата нас устроила у знакомой дрессировщицы собак, бывшей цирковой наездницы, на Gipsstr. Через неделю-другую я продал книги в издательство "Накануне" и уже имел большие миллионы. (В то время арфа стоила один миллион.)

Мы шатались по берлинским кабакам,

Удивлялись исполинским дуракам,
Пьющим водку из ушата и ведра,
Рвущим глотку, что хоть сжата, да бодра.
Эмиграцию б гулящую намять:
Племя "грации", сулящее нам "ять",
Да квартального, да войны, да острог.
От нахального и гнойного в свой срок
Мы избавились и больше не хотим,
Сами справились и в "Польши" не катим...

<...> ...Вскоре Ф.М. поссорилась со Златой и отстранила ее от участия в совместных наших вечеринках. Между тем Злата, член немецкой компартии, была за мое возвращение домой. Ее присутствие меня бодрило, радовало. Она нравилась нашему кружку как компанейский, содержательный, умный человек. Ум Ф.М. сводился на нет благодаря ее узости и непревзойденному упрямству...»

Вновь они увиделись лишь в 1939 году, уже в Эстонии. Как пишет Михаил Петров в книге «Дон-Жуанский список Игоря-Северянина»: «Этой встречи поэт совсем не хотел. Боялся увидеть усохшую старушку. Но его опасения не сбылись: и в 52 года Евгения была красива и элегантна. Судьба вообще ее, что называется, хранила. Во времена нацистов Злату арестовали за то, что укрывала в своей мастерской евреев, но потом выпустили.

Умерла Евгения Гуцан-Меннеке в 1952 году, в Лиссабоне, легко, на руках обожавших ее дочерей...»

Донжуанский список поэта

Долго думал, как начинать эту главу. В Таллине уже вышли два издания великолепной книги Михаила Петрова «Дон-Жуанский список Игоря-Северянина. История о любви и смерти поэта»: одно в 2002 году, другое, исправленное и дополненное, в 2009-м. Может быть, позвонить Михаилу и попросить разрешения перепечатать в сокращенном виде одной главой? Или же, начав со Златы, по ходу повествования добавлять отдельные главки о любимых женщинах поэта?

Я никогда не боюсь соперников и конкурентов. Сведения о своих героях мы все в том или ином виде заимствуем у первопроходцев, почему бы и не ссылаться на них? В случае с Лермонтовым — на Павла Висковатого и Павла Щеголева, в случае с Бродским — на Льва Лосева и Якова Гордина, в случае с Северянином — на того же Михаила Петрова. Но почему-то многие лермонтоведы предпочитают поругивать Висковатого, а бродсковеды — обходить Лосева. Вот и в последних книгах о Северянине почти не нахожу никаких ссылок на Петрова.

После выхода первого издания книги Михаила Петрова в нарвской газете «Северное Побережье» появилась рецензия Ирины Токаревой:

«Петрову понадобилось 10 лет, чтобы ответить на вопросы, которыми когда-то одолевали Северянина поклонницы: "Действительно ли существовала мадемуазель Лиль? Как настоящее имя Мадлэны?" и т. д. В своей книге он подробно рассказывает о реальных женщинах, воспетых поэтом под разными экзотическими именами.

Петрову удалось дать реальное имя (Анна Воробьева) даже Королеве — той самой, которая играла в башне замка Шопена и просила перерезать гранат. "Женщины, вдохновлявшие поэта, заслуживают того, чтобы мы знали их реальные имена", — считает автор.