Северка

Сержант понимает, что если дневальными сегодня поставит всех трех злодеев, в казарме останутся грязные полы и туалет. Или полы и туалет будут мыть посторонние новобранцы, а сержант попадет в неловкое положение, столкнувшись с ними. И потому сержант ставит в наряд одного злодея и двух солдат.

Это будет существовать, пока во взводе будут солдаты, прослужившие больше других. Как было бы хорошо, если бы учебка была полугодовая.

Солдат успел бы окрепнуть за это время и научиться строю и хозработам. А потом сразу заменить весь рядовой состав дивизиона на новичков.

Сержанты не могут влиять на злодеев, а начальство может, манипулируя датой их увольнения. Увольнение может случиться, например, двумя месяцами позже. По соображениям поддержания боеготовности и обеспечения замены классного специалиста. Таким образом, злодеи рьяно выполняют негласную роль бригадиров, как на лесоповале.

Прослужил я уже год или около того. Стою в наряде дневальным. Вижу из окна, как построилась и пошла в столовую наша группа.

Сопровождающего сержанта не было, и офицеров поблизости тоже.

Поэтому группа шла как шпана – не в ногу. Вспомнил, какое впечатление производит колонна солдат, идущая в ногу по Хользунову переулку. Единый организм. При каждом шаге этот организм гибко качается то в одну, то в другую сторону. Все в одинаковой форме, все молчат, гулко, четко печатают шаг. Теперь я видел, что это единство обманчиво и не распространяется дальше строя.

Мне кажется, что неуставщина жизнеспособна только в мирное время.

Cлучись масштабная война, все воинские подразделения распухнут в несколько раз за счет воинов запаса. В армию придут взрослые, семейные мужчины, с чувством собственного достоинства.

В институте я учился на военной кафедре, служба в армии мне не грозила, а лишь три месяца военных сборов по окончании. До окончания военной кафедры оставался год, когда я дважды попал в больницу с поджелудочной. Кто-то посоветовал: зачем ты ходишь на кафедру, все равно не призовут. Иди в военкомат и получай военный билет с отметкой 'контужен'.

В зиловской больнице мне сделали ангиографическое обследование поджелудочной. В операционной я разделся и лег на стол. Хирурги в зеленых халатах и зеленых чулках рассказали мне, как будет протекать операция, и ее цель: В артерию введут катетер. По нему пустят контрастное вещество, чтобы спровоцировать поджелудочную и снять картину кризиса на рентген. Я пытался, было, посоветовать: '… штихель штихелю рознь… и не вздумайте обойтись без рифлевки и шабера…'. Меня накрыли клеенкой с небольшой дыркой в правом боку, а лицо зашторили, чтобы я не подсказывал. На время рентгеновской съемки хирурги дружно уходили за толстые стены в смежную комнату.

Наркоз местный. Слева от меня стоит черно-белый телевизор. На экране трепещут кости грудной клетки и таза, огузок, кострец, голье, ливер.

Программа 'Время', смекнул я, но потом узнал свои продукты. Снизу короткими рывками продвигается вперед белый проводок – это катетер.

Перед выбросом контрастного вещества хирурги предупреждают: 'будет горячо'. И действительно внутри происходит нагрев. За четыре часа кровь мою сильно разбавили контрастным веществом. В голову лезет:

'Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку', 'Москвашвея'.

Все закончилось благополучно, и я двинулся в военкомат с надежным медицинским заключением.

– Молодец, – сказал мне военком, – приходи завтра с кружкой и сухарями.

На следующий день я начал проходить медкомиссию.

– А теперь сутулый, я сказал сутулый! – прорычал терапевт за дверью. Захожу.

– Товарищ, товарищ, – говорю, – болять мои раны. Болять мои раны в глыбоке. Одна нарывает, другая заживает, а также беспокоит пендицит.

Доктор посмотрел результаты моего обследования и написал в графе

'Поджелудочная': 'Не фурычит'. Военкомат выдал мне военный билет с отметкой 'условно годен в военное время для распространения паники во вражеском обозе'.

Это было в 83-м году, а в 86-м пришла новая повестка. За три года я ни разу не обратился к врачам – приступы 83-го крепко меня убедили что можно, а что не нельзя есть. Военкомат устроил повторную медкомиссию. Меня отправили на исследование в больницу, у Филевского парка. Как назло, моя поджелудочная спокойна. Куплю пачку масла, съем у развернутого красного знамени, может тогда заболит? Масла в магазине не было, купил маргарин. Пошел в парк, в палате же нельзя.

Развернул пачку, откуда ни возьмись, появилась стайка синичек.

Птичек пятнадцать. Пятеро запросто расселись по моим пальцам, остальные ждут очереди на ближайших кустах. Две – три синички тыкают клюв в маргарин, улетают, а на их место садятся другие. Одна деловито вытирает клюв о мое запястье. Стою с протянутой правой рукой и осторожно, чтобы не вспугнуть их, верчу головой в разные стороны, надеясь увидеть кого-нибудь и поделиться счастьем. Вскоре стайка так же неожиданно улетела. Походил, походил среди кустов, надеясь вновь найти их. Встречались по две, три синички, но они не были так смелы.