Северная Африка в IV-V веках

Другая особенность африканского колоната заключалась в предоставлявшемся колонам праве оккупации неосвоенных участков на территории имений при условии их обработки. Это право было вызвано к жизни специфическими условиями африканского сельского хозяйства (значительная неоднородность рельефа, степени обводнения отдельных участков, характера растительного покрова даже в пределах сравнительно небольших территорий). Понятно, что в обширных частновладельческих имениях, типичных для ранней Римской Африки, имелось немало менее удобных и трудных для освоения земель, которые — в условиях относительно немногочисленного населения — оставались невозделанными. Поэтому в поместных уставах типа lex Manciana появляются положения, призванные стимулировать колонов к освоению subsiciva, к осушению болот и разработке покрытых лесом крутых склонов под оливковые плантации и виноградники (ср. agros qui sunt in paludibus et in silvestribus instituendos olivetis et vineis в надписи из Айн-эль-Джемала). Впоследствии — с ростом императорской крупной земельной собственности — эти положения становятся наиболее характерны для императорских сальтусов. Право оккупации неосвоенной земли в какой-то мере расширяло хозяйственные возможности колонов крупных имений, содействовало укреплению их экономического положения. Однако указанные особенности раннего африканского колоната не дают оснований полагать, что положение колонов оставалось неизменным на протяжении всего периода римского господства в Северной Африке и, тем более, говорить о прогрессирующем укреплении их хозяйств  ^{1 25}. Несмотря на крайнюю скудость данных, которые позволяли бы судить о характере развития колоната во II—III вв., все же можно проследить общую тенденцию к усилению зависимости колонов от собственников и арендаторов имений. Эта тенденция выражалась, в частности, в развитии системы отработок. В lex, содержащемся в надписи из Хенхир-Меттиха, колоны обязываются предоставлять арендатору по шесть рабочих дней в год во время пахоты и жатвы, а также для прополки. Поскольку в соответствующей части надписи нет ссылки на lex Manciana, можно предположить, что в более древнем обычае нормы, {132} относящиеся к отработкам, отсутствовали  ^{1 26}. Несомненно, эти положения отражают б'oльшую степень зависимости колонов, чем уплата оброка: колон рассматривается как лицо, обязанное собственнику или арендатору работой в его личном хозяйстве. Жалобы колонов императору, известные по надписям конца II в., показывают, что съемщики имений произвольно увеличивали количество отработочных дней, установленное первоначальными нормами. Характерно, что в одной из этих надписей — из Газр-Мезуар (CIL, VIII, 14428) — сами эти нормы равняются уже 12 дням в году. Колоны Бурунитанского сальтуса выступают в надписи как незначительные слабые люди (homines rustici tenues), зависящие от произвола съемщика. Но у государственных колонов все же была возможность апеллировать к императорским властям. Колоны же частновладельческих имений, очевидно, были еще более бесправны.

Приведенные данные показывают, что развитие колонатных отношений в Африке в период, предшествующий установлению домината, создало в общем благоприятную почву для насаждения крепостного колоната, которое практиковалось позднеримским государством. В тот период, когда колон был юридически прикреплен к земле и тем самым официально признан лицом, подчиненным власти землевладельца, его фактическое отношение к последнему уже представляло собой достаточно явно выраженную личную зависимость. В то же время данные африканских источников не могут подтвердить точку зрения об особо благоприятном положении африканских колонов IV— V вв., о наличии у них юридического статуса, якобы отличного от статуса колонов других провинций, и т. п. Наиболее характерные черты позднеримского колоната как юридического института — прикрепление колонов к земле, подчинение их в правовом отношении собственникам имений — достаточно отчетливо прослеживаются в Африке. У Августина мы находим следующее общее определение колонов: coloni, qui condicionem debent genitali solo, propter {133} agri culturam sub dominio possessorum  ^{1 27}. Таким образом, у африканского церковного писателя не вызывает ни малейшего сомнения ни факт прикрепления колонов к земле, ни то, что землевладельцы являются по отношению к ним господами. Последнее особенно характерно: власть посессора над колоном определяется тем же термином dominium, что и власть рабовладельца над рабами. В данном случае представление о колонате, почерпнутое из реальной действительности, вполне совпадает с тем понятием колона, которое развивается позднеримским правом, рассматривавшим его как лицо, подчиненное господину (dominus) и не обладающее какими-либо правами собственности  ^{1 28}.