Северная Африка в IV—V веках

Некоторые исследователи, объясняя происхождение раскола, придают большое значение соперничеству между карфагенской и нумидийской церквами [386]. По традиции, существовавшей в Африке, карфагенский епископ посвящался в сан примасом Нумидии, причем в изучаемый период этот обычай, по-видимому, ставился под сомнение карфагенским духовенством [387]. После гонений Диоклетиана нумидийский примас Секунд пытался подорвать репутацию карфагенского епископа Мензурия, обвинив его в «предательстве». Очевидно, в возникновении раскола сыграла некоторую роль борьба внутрицерковных интересов и связанные с ней интриги. Источники связывают инициативу сепаратного собора нумидийских епископов с именем богатой женщины Луциллы, урожденной испанки. Луцилла была личным врагом Цецилиана, собор, избравший Майорина, проходил в ее доме, сам Майорин был домашним священником Луциллы [388]. Ортодоксальные церковные авторы {159} обвиняли сторонников Майорина в том, что они были подкуплены Луциллой [389].

Однако каковы бы ни были личные или узкоцерковные интересы карфагенского и нумидийского духовенства, нельзя отводить этим интересам, чуждым массам рядовых христиан, сколько-нибудь существенную роль в возникновении раскола африканской церкви, принявшего сразу же чрезвычайно глубокий характер и затянувшегося более чем на столетие. Нумидийские епископы, собравшиеся на сепаратный собор в 312 г., прекрасно сознавали, что они смогут приобрести массовую поддержку среди верующих, лишь выдвинув программу, отвечающую настроениям широких кругов африканских христиан. Поэтому основным лозунгом этой программы была провозглашена непримиримость к «предателям» и поддержка традиций мученичества. Для доказательства неправомочности Цецилиана нумидийские епископы ссылались не на то, что он был избран без их участия, а на то, что он был посвящен в сан епископом Феликсом Аптунгским, выдавшим будто бы священные книги во время гонений [390]. С точки зрения радикально-демократических представителей африканского христианства начала IV в. уже простое сообщество с traditores в единой церкви было невозможно для истинного христианина, тем менее был мыслим в их среде епископ, принявший сан через посредство «предателя» [391]. Кроме того, в вину Цецилиану было поставлено его отрицательное отношение к «мученикам», очевидно, достаточно хорошо известное населению Карфагена [392].

Весьма характерно, что карфагенские христиане далеко не остались равнодушны к событиям, развернувшимся вокруг выборов нового епископа. По словам Оптата, на стороне Цецилиана была tota civica frequentia [393]. Оптат, очевидно, имел в виду тех, кто представлял в его глазах карфагенское гражданство, т. е. прежде всего куриалов. О соборе, избравшем Майорина, Августин, говорит, что ему {160} оказывала поддержку furiosa et poculo erroris atque corruptionis ebriosa multitudo [394] Эти выражения обычны для его стиля в тех случаях, когда речь идет о плебейских слоях населения. Очевидно, непопулярность Цецилиана и епископов-«предателей» в этих слоях побудила последние выступить в церковных спорах на стороне оппозиционного духовенства. Таким образом, раскол африканской церкви уже при своем возникновении перерос рамки чисто церковного конфликта и охватил широкие слои христиан. За нумидийским духовенством и Майорином пошла та часть верующих, которая отстаивала наиболее радикальные стороны христианской идеологии: ее бунтарский дух, враждебность существующему общественному порядку и светской власти. Эта враждебность находила свое внешнее выражение главным образом в стойкости сопротивления преследователям христианства — «сильным мира сего», поэтому самая эта стойкость в защите своей религии воспринималась как основной критерий подлинной веры. Отсюда понятно то значение, которое приобрел среди африканских христиан вопрос об отношении к «предателям». Именно потому, что борьба внутри африканской церкви развернулась вокруг этого вопроса, она сразу же приняла определенную социальную окраску.