Северная Аврора

Покойно сидя в кресле, Ларри курил сигарету. Его замороженное лицо ничего не выражало. Глядя на него, Шурочка заволновалась.

- Я прошу у вас только принять посылку... Я узнала, что завтра на Мудьюг пойдет ледокол... Это мне сказали в порту. Нельзя ли воспользоваться этой оказией?

Разговор шел по-английски.

- Раньше мне разрешали, - прибавила Шурочка.

Губы у нее пересохли, но глаза смотрели на Ларри с таким же спокойствием, с каким и он смотрел на нее. Они словно состязались. "Я заставлю тебя дать мне разрешение, - думала Шура. - А если что-нибудь случилось, ты расскажешь мне, в чем дело".

В соседней комнате, где сидел лейтенант Бо, послышался какой-то шум. Дверь отворилась, и через комнату прошли два английских солдата-конвоира с винтовками. Между ними шел Пигалль. Вид у него был очень жалкий, он весь как будто съежился, яйцо Пигалля пересекали три тонкие, уже запекшиеся полоски от удара стэком.

- О, мадам! - почти не двигая губами, пролепетал француз и прошел мимо Шурочки.

Ларри поморщился. Ему было досадно, что Базыкина увидела арестованного сержанта.

- Вы подкупили нашего солдата, - сказал Ларри. - Он перевозил вам письма.

- Я не подкупала его, - бледнея и стискивая пальцы, проговорила Шурочка.

- Значит, он сочувствовал вам?

- Мы никогда не говорили о политике.

- Мы его расстреляем. Где вы с ним познакомились?

- Меня направил к нему лейтенант Бо. Ларри встал.

- Где мой муж? - спросила Шурочка.

- Здесь. В тюрьме.

"Здесь?! Господи... А Максим не знал!" - подумала она.

- До свидания! - резко сказал Ларри.

Шура вышла из приемной, стараясь держаться как можно тверже и прямее...

Архангельские газеты писали: "Большевики под Пермью разбиты, недалек тот час, когда войска Колчака соединятся с нашими северными войсками", "Третья большевистская армия панически бежит. Легионы чехословаков скоро появятся не только в Котласе, но и на берегах Двины. Тогда большевикам будет крышка!"

Эти предсказания вызывали бурный восторг у иностранцев. На заборах висели плакаты: "Рождество христово! Не забудьте: сбор рождественского сухаря для солдат Северного фронта продолжается". Зимние праздники проходили шумно, конечно, не на рабочих окраинах, а в Немецкой" слободе, где жили главным образом купцы и промышленники.

В кафе "Париж" толпилось офицерство, иностранное и белогвардейское.

Белогвардейцы - юнкера из недавно открытой школы прапорщиков - в желтых английских шинелях, со штыками на поясах, стайками прогуливались возле кино, которое называлось тогда "синематографом". Всюду можно было встретить английских, американских и французских солдат. Город наводнили иностранцы. Белые солдаты запертыми сидели в казармах.

Шурочка, выйдя из здания контрразведки, не замечала этого "праздничного" оживления. "Куда идти? Надо увидеть Дементия и передать ему, что Николая привезли в Архангельск".

Она села в трамвайный вагон и, уже выйдя из него, вдруг вспомнила, что ей нужно на урок к Абросимову, перешла на другую сторону трамвайного пути и села в трамвай, идущий в обратную сторону. В голове все путалось.

"Не сдавайся, Шурка! - говорила она себе. - Возьми себя в руки".

В большой квартире Абросимова было тихо, только в классной комнате в ожидании учительницы вполголоса переговаривались мальчики.

В кабинете Абросимова все было добротно и прочно: кресла, письменные принадлежности, книжные шкафы и даже портреты светил адвокатуры - Плевако, князя Урусова, Карабчевского и других.

Хозяин, одетый по-домашнему - в халате и мягких туфлях, - сидел за большим письменным столом. Рядом на маленьком столике остывал стакан крепкого чаю.

Абросимов всю жизнь вел гражданские дела и считался одним из лучших специалистов по торговому праву. В его доме все как бы говорило: "Не думайте, что я какой-нибудь купчишка вроде тех, чьи интересы мне приходится защищать! Я интеллигентный человек, мне дороги высокие идеалы!" За ужинами и обедами здесь много говорилось о прогрессе русской общественной мысли и традициях русской интеллигенции. Все дышало благопристойностью, и в то же время все было фальшиво от начала до конца.

Короче говоря, это был совершенно чужой, враждебный дом, и Шурочка приходила сюда, точно на казнь.

Заведующий Управлением внешней торговли Северного правительства сегодня прислал Абросимову объемистый пакет. Он ничего не смыслил ни в экспорте, ни в импорте и поручал рассмотрение важных дел своему приятелю адвокату.

Вскрыв пакет, Абросимов прежде всего занялся документами по экспорту. Из них было видно, что стоимость грузов, вывезенных американцами, англичанами и французами в навигацию 1918 года, то есть всего за три месяца, составляет почти 5 миллионов фунтов стерлингов. Иностранные фирмы вывозили лен, кудель, пеньку, паклю, свекловичное и льняное семя, спичечную соломку, фанеру, щетину, поташ, смолу, шкуры, мех. Все это они брали даром, в счет процентов "по русскому государственному долгу".

"Ловко! Одним махом окупили все расходы по интервенции... Ну и союзнички! Вот братья-разбойники... - весело думал Абросимов. - К тому же цифры наверняка преуменьшены".