Северная граница

Иногда разговаривать с ней было просто невозможно. Она все превращала в издевку и насмешку, не слышала ни единого слова. К тому же крепкая солдатская водка убрала ее внешний лоск, оболочку приобретенных среди офицеров хороших манер... Куда-то исчезли проведенные в легионе семь или восемь лет, - казалось, будто эта молодая женщина делает все, лишь бы показать, кем она была до того, как военный мундир изменил ее жизнь. Наружу вылезла натура простой крестьянки, которой впору коров пасти, а не конницей командовать. Как и она, подавляющее большинство солдат и четвертая часть офицеров происходили из крестьян, никто об этом даже не думал, поскольку солдат есть солдат, не более того... Но что касается Терезы, порой создавалось впечатление, что она украла офицерский мундир и теперь, когда ее поймали на обмане, будет вынуждена его отдать. Равату очень хотелось сказать ей об этом, но тут же ему стало стыдно: даже думать о таком нельзя. На войне все равны. Все они - легионеры, добровольно избравшие войну своим ремеслом.

- Что ж, ладно, разговор окончен, - сказал Рават, старательно скрывая раздражение. - Я принял решение, и, собственно, ты, подсотница, никак на него не повлияешь. Я прикажу тебе остаться на заставе, и все. Думал, что ты попытаешься меня понять, может, что-то присоветуешь... Нет так нет. Раньше уйти было нельзя, но теперь я передаю командование тебе и, значит, спокойно могу отправиться в путь. Уеду завтра утром. Все.

- Погоди, - возразила Тереза. - Ведь не можешь ты так просто...

- Могу. Знаешь, что мне нравится в войске? То же самое, что и тебе. Насколько я знаю, мы стремимся к своей цели разными путями, но результат-то один. Да, я люблю поговорить с подчиненными, поскольку хочу, чтобы они знали, чем я руководствуюсь. Но в конце концов, Тереза, на этой заставе я - король. Я могу делать все, что угодно, и отвечаю только перед начальством... Одно дело, я бы принялся раздавать странные, непонятные приказы, однако передать командование? На это я всегда имею право.

Тереза уже порядком напилась и, судя по всему, потеряла нить разговора. С тем же успехом Рават мог спорить со стеной. Он встал и направился к двери. Однако неожиданно трезвые слова заставили его остановиться:

- А кроме того? Кроме тех снов? Случилось ведь что-то еще, что-то очень плохое. Да?

Он медленно обернулся. Глаза Терезы блестели, но было видно: говорит она вполне сознательно. Подсотница снова удивила его, проявив неслыханную интуицию. Ведь она не могла знать...

- Конечно, это не мое дело. Но и в твои сны я тоже не лезла... Если уж решил поговорить со мной, выкладывай все.

- О чем ты? - спросил он.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

- Мне известно, что ты отнюдь не беден, - наконец проговорила она, взвешивая каждое слово. - У тебя много друзей, я слышала, у тебя прекрасная жена... Но вдруг такой человек, как ты, бросает все, бежит на Северную Границу и не спешит возвращаться, хотя то, что здесь можно приобрести, у него уже давно есть... А сейчас внезапно выясняется, что ты к тому же хочешь одним движением перечеркнуть всю свою военную карьеру. Ты отбросил одну свою жизнь, а теперь хочешь сломать другую? Сны об алерцах это ведь не главное, правда?

- Ты что, размышляла о моей жизни? - тяжело спросил он, опершись спиной о стену.

Тереза внезапно потупила взгляд:

- Много раз.

Он прикусил ус и нахмурился:

- Но почему?..

Тереза вздохнула:

- Не знаю.

Она снова подняла взгляд.

- А ты, - горько спросила она, - задумывался ли ты о моей жизни? Хотя бы раз?

Он покачал головой:

- О жизни, наверное, нет... Но временами я думал о тебе, Тереза.

Неожиданно ему стало больно. Возможно, виной тому были мучительные, навязчивые сны, не приносившие отдыха, или выпитая водка, а может, странный, прощальный настрой этого разговора... В общем, он сел прямо там, где стоял, у стены, и, опершись головой о камень, выложил все женщине, которая терпеть его не могла.

- Мне некуда возвращаться, но и торчать здесь я больше не могу... подытожил он. - Сама представь. Разве я смогу охотиться на алерцев и дальше, зная о них то, что знаю? Зря я сюда приехал. Она... - он все время говорил о жене "она", - хотела иметь в мужьях прославленного солдата, но где солдат должен был снискать свою славу? В саду возле дома? За дружеским столом? Я, Тереза, всегда один и тот же... Не понимаешь? Я очень тебя уважаю, больше всего тогда, когда это не заметно вовсе... Ибо я такой же, как и она. Я хотел бы иметь рядом гордую, непокорную женщину, которая знает, чего хочет, и в голове у которой что-то есть... Но... Женщина эта не должна командовать конницей. Что поделаешь, если именно такие женщины хотят командовать конницей, а те, что сидят дома, вовсе не гордые, они редко когда знают, чего хотят... Я никогда бы к тебе не пришел, - он показал на разворошенную постель, - поскольку ты все равно вышвырнула бы меня вон.

Рават слабо улыбнулся: