Северная Пальмира. Первые дни Санкт-Петербурга

О внутреннем убранстве мы можем сказать немного, поскольку пожар 1837 года уничтожил большую часть созданных при Елизавете украшений, над которыми работали такие художники, как Ле Принс, отец и сын Градизи и Фонтебассо. Из того, что избежало огня — превосходная Иорданская лестница, по которой царь обычно спускался, чтобы присутствовать на водном крещении в ледяной проруби на Неве, освященная в 1761 году дворцовая церковь и галерея, резные украшения для которой выполнил Дункер. Все это несет в своем характере что-то елизаветинское.

Проходя мимо, трудно не отметить, что дворец всецело принял на себя роль главной части города. Описывая сооружения, воздвигнутые после Петра I, мы почти не имели возможности рассказать о зданиях, которые не находились на Адмиралтейском острове или восточнее его — и даже о самом Адмиралтействе и о столь отдаленном сооружении, как Смольный монастырь. К примеру, на Васильевском острове, где поначалу столь энергично начали воздвигать дома, строительство почти замерло. Кроме ряда добрых строений на набережной и еще одной улице, весь этот район все еще состоял из деревянных домов, построенных примерно на одинаковом расстоянии друг от друга, на улицах, пересекающихся под прямым углом. Планировка весьма напоминала американскую, причем еще и тем, что улицы, идущие с севера на юг — их называют «линии», — имели не названия, а номера; эта система сохранилась до сих пор.

В елизаветинские времена сеть каналов, оставшуюся в наследство от Петра, пытались превратить в «Новый Амстердам». Каналы пересекали улицы посредине, «но, — как заметил один путешественник, — из-за того, что земля имеет ровную поверхность, вода в каналах в летнюю жару застаивается и становится просто отвратительна; они ни на что не годны, правильнее было бы засыпать их землей». Что и было сделано через некоторое время. Северная часть Васильевского острова оставалась практически в первозданном виде. Даже большой парк, засаженный деревьями, «для удовольствия горожан всех сословий», еще во времена Екатерины I можно было засевать. Остров был связан с противоположным берегом наплавным мостом, который протянулся от дворца Меншикова к месту западнее Адмиралтейства; этот мост существовал еще во времена Анны Иоанновны. Через Фонтанку вело шесть мостов, а через Мойку — четыре. Примерно двести улиц имели официальные названия, которые были закреплены за ними в 1753 году. А начиная с 1760 года на Петропавловской крепости привезенные из Кельна часы начали мелодично отбивать время над водной гладью.

Естественно, Растрелли не работал над столь сложной задачей, как Зимний дворец, в одиночку. У него было множество помощников. Среди вновь появившихся имен первым следует назвать Петра Юрьевича Паттона (1734 — 1809), ученика Растрелли, который в 1755 году построил в Ораниенбауме театр для великого князя Петра, а позже стал архитектором Сената. Также надо упомянуть некоего Фока. Из знакомых имен следует назвать Чевакинского, которому Екатерина после восшествия на трон и отставки Растрелли поручила продолжать работы в Зимнем дворце.

Елизавета умирала на протяжении всего 1761 года. Однако еще с начала предыдущего года было ясно, что тревожный приступ 1757 года, вроде бы прошедший, на самом деле предупреждение о неизбежном. Теперь императрица была обречена оставаться в своей комнате, где очень редко покидала постель. Ее чудовищно раздувшиеся ноги не давали ей ходить; нанося редкие визиты в дома Алексея Разумовского или Ивана Шувалова, она перебиралась на носилки. Иногда она пыталась представить, что она все еще прелестная и неистощимая Елизавета предыдущих лет. Она объявляла, что собирается на бал или в оперу, надевала новое платье, ей делали элегантную прическу, косметикой она пыталась вернуть себе увядшую красоту. Но затем, поглядев в правдивое зеркало, Елизавета обычно вздыхала и говорила, что слишком устала, после чего раздевалась и ложилась снова, часто чтобы не подниматься на протяжении нескольких дней. Теперь она ела мало, но в первый раз за все время начала сильно пить.

Ее последние дни были омрачены волнениями и разного рода проблемами. Скандальные выходки великой княгини Екатерины и ненормальные поступки и причуды великого князя Петра являлись для нее постоянным источником беспокойств. Желая покинуть свой неудобный временный дворец, она обнаружила, что требование Растрелли выплатить 380 тысяч рублей для завершения ее частных апартаментов в Зимнем дворце она выполнить не в состоянии. Ее измученное болезнью воображение постоянно рисовало ей картину того, как она сгорает заживо в кровати в своем пожароопасном деревянном дворце. В июне пожар на Малой Невке разрушил несколько огромных складов с пенькой общей стоимостью более чем в миллион рублей. Горечь от сознания потери своей приятной внешности и усталость смешивались с постоянным страхом смерти. Елизавета становилась все более беспомощной перед лицом приближающихся напастей. Отчаянное путешествие в Петергоф летом привело к тому, что осенью ее доставили обратно в столицу полуживой.