Северная роза

Оказывается, и он знавал Джилью прежде! И хоть сурово судил ее за предательство, но уж если сам Аретино смог простить заблудшую овечку, то и Тициан готов был проявить подобное же великодушие. И прошло совсем немного времени, как вдруг покои Пьерины сделались самым веселым и оживленным местом в палаццо – особенно по вечерам, когда там устраивались превеселые сборища, переходившие в ужины, которые затягивались далеко за полночь. Конечно, все эти гости были гостями Джильи, но ведь дело происходило в доме Аретино, это были его покои, его серебряная и золотая посуда, его изысканная еда, в конце концов, все гости были его друзьями, так что само собой получилось, что он тоже непременно бывал на этих ежевечерних приемах.

Как и прежде, он встречался с друзьями один, без Троянды, но то, что прежде стало бы для нее источником обид и даже ревности, теперь успокаивало ее. Более того! Она была счастлива, что Аретино от нее отдалился!

Глава IX Дьяволово отродье

Все случившееся было так страшно, что, наверное, Троянда уже давно приметила бы первые признаки надвигающейся беды, но просто боялась их замечать. Да и что она знала о себе, о своем теле? Кокон монастырской жизни был слишком тугой, а потом Аретино вспорол его одним ударом, бросив бедную скромницу Дарию в горнило такого счастья, такой беззаботности… Вот именно! В беззаботности-то и было все дело!

Она никогда не знала толком, когда приходят ее месячные дни, а потому задержки и связанные с этим недомогания для нее были не внове. Да, стало тошнить по утрам, да, иногда рвало, ну что ж, наверное, такое бывает. Ну, начала вдруг толстеть… Это было первым признаком, отчего Троянда забеспокоилась. Злоязыкая Филумена не солгала: великанша, толстуха, скоро в дверь не пролезет… И тут Троянда заметила, как много она стала есть. Все было так вкусно, так сладко – она обожала сладости, особенно засахаренные фрукты! И с каждым днем она ела все больше, и насытиться было все труднее. А когда она заставляла себя со стоном отвернуться от очередного блюда и, для стойкости духа, припомнить торжествующее презрение в голосе весьма стройной Филумены, в желудке у нее поднималась настоящая буря, какие-то спазмы начинали сжимать его, словно кто-то грыз, сосал Троянду изнутри и требовал, неустанно требовал пищи… Не скоро до нее дошло, что этот кто-то действительно существует.

Ребенок. Она ведь беременна, дуреха!

Осознав это, Троянда даже за голову схватилась и с яростью подергала себя за волосы. Отчего спал ее ум?! Да любая женщина не то что умом – сердцем учуяла бы причину того, что с ней творится! А она… Как это Пьетро не заметил, до какой степени она сделалась толста? Хотя последний месяц он стал каким-то рассеянным и усталым, реже проводит ночи у Троянды, отговариваясь делами…

Она засмеялась, предвкушая, как все теперь изменится. Да стоит Пьетро узнать, что у них будет ребенок!.. Она ничего не понимала в сроках беременности, но кое-как, напрягая свой неопытный умишко, сочла, что зачали они дитя чуть ли не в самый первый день, при самой первой встрече, когда благословенная мать Цецилия привела перепуганную, глупенькую Дарию в дом этого баснословного существа – Мужчины, чтобы любой ценой спасти от греха самоубийства… Да, конечно, это случилось в тот же благословенный, воистину благословенный день, и Пьетро будет счастлив, узнав, что станет отцом…

И вдруг словно бы чья-то холодная рука взяла Троянду за сердце. Сжала, не давая ему биться… издевательски подождала, пока ноги жертвы не подогнулись и она не сползла по стенке… и отпустила. Снова сжала. Отпустила…

Троянда сидела в углу задыхаясь, безотчетно смахивая со щек струйки ледяного пота и убеждая себя, что это просто тошнота, причуды беременности, не имеющие никакого отношения к причудам мысли. Да нет, она вовсе не потрясена, не убита на месте догадкою, внезапно пришедшей в голову. Не догадка это, а полный бред, и надо поскорее собраться с силами, и забыть, и пойти к Пьетро…

Она со стоном уронила голову в колени. Пьетро! Он может быть отцом ее ребенка. Но им может быть и другой. И этот другой – дьявол.

Она с такой радостью забыла события той роковой ночи, всецело предавшись радости любви, что теперь воспоминания казались ей чужими. Да полно, неужто с нею происходило это?! Беспомощность, томление, боль, непрестанная боль, полная покорность безликому, могучему, густо поросшему шерстью существу…