Северная симфония

Вот черный конь пронес дворецкого над глубоким рвом. Застучал железными подковами.

Ему вслед трубил дежурный карла. Подъемный мост взвился над глубоким рвом.

Таков был старый дворецкий.

А королевна все молилась за своего друга, возводя очи к небесам.

Но в небе стоял белый ком, а у горизонта лежала дымовая, кабанья голова. Из кабаньей головы раздавались короткие громы.

Глухо отругивались от молитв и глумились над печалью.

Солнечным днем прошла лесная буря. Она срывала зеленые ветви и обсыпала ими двух всадников. Это был рыцарь и его гнусный дворецкий.

Солнечным днем прошел ливень и стучал гром.

Где-то недалеко прошли великаны ускоренным шагом и утонули в глубине горизонта.

Рыцарь ехал хмурый и бледный, а старый дворецкий следил вороньим взором за сомнением молодого господина своего.…

…Снова воскрес образ отца, спаленного лиловою молньей, а старый дворецкий указывал на лесную чащу, где сквозь тонкие березовые ветви была видна одинокая часовенька: тут восхищались сатаною.

Проходил день. Лучи заходящего солнца обливали луга и леса сгущенной желтизной. От опушки леса тянулись вечерние тени.

По освещенному лугу вдоль лесной опушки двигались всадники. Их было двое. Их черные кони в красных попонах с золотыми вензелями бодро ржали, а тени всадников казались непомерно длинными.

Всадники проехали рысью. Старший в чем-то убеждал молодого.

Подул ветерок. Вдоль всей страны протянулась тень неизвестного колосса. Гордо и одиноко стоял колосс, заслоняя солнце. Высилась венчанная голова его, озаренная розовым блеском.

Колосс смотрел на Божий мир, расстилавшийся перед ним. Он был одинок в этом мире.

Он хотел забыться, уснуть. Уходил из мира непонятым.

И вот стоял одинокий колосс вдали, окутанный вечереющим сумраком.

Вечером небо очистилось. Меж стволов показались блуждающие огоньки среди мрачной сырости. На темно-голубом небе был тонкий, серебряный полумесяц.

На поляне у обрыва, где зеленели папоротники, сидели, – пригорюнившись.

Пылал красный костер.

Над костром вытягивался старый лесной чародей, воздевая длинные руки… Красный от огня и вдохновенный, он учил видеть бредни.

А потом они все заплясали танцы любви, топча лиловые колокольчики.

Меж лесной зелени показались вороные кони в красных попонах. Двое всадников соскочили с коней. Один был горбун; он остался при конях.

Изящные очертания другого охватывала кровяная мантия, а под мантией везде было черное железо. Пучок страусовых перьев развевался над головой,

Правой рукой он сжимал тяжелый дедовский меч, а левой подбирал край мантии.

Он пошел к башне, путаясь в высокой траве цепкими шпорами, а на вершине башни, едва касаясь мраморных перил нежными пальцами, она стояла в белых одеждах, как бы в некой воздушной мантии.

Ее милый профиль ярко вырисовывался на фоне ясно-голубой, звездной ночи.

В полуоткрытом рте и в печальных синих глазах трепетали зарницы откровений.

Иногда она низко склонялась, покорная и вся белая, и вновь подымался ее силуэт над голубым, вечерним миром.

Так она молилась. Над ней сиял серебряный полумесяц.

И рыцарь остановился, но в ближних кустах закашлял горбун, и рыцарь, звеня шпорами, стал взбираться по мраморной лестнице.

И когда он был уже на вершине, она все устремляла синие очи в далекую безбрежность. Там понахмурилась тучка, бывшая заревой.

Но он дважды стукнул мечом. Она улыбнулась в испуге. Не узнала милого брата. Узнав, улыбнулась ему.

Так они стояли и молчали.

Он говорил: «Уже ты меня наставляла, а теперь я пришел сказать тебе новое слово. Оно, как пожар, сжигает мою душу.

«Ты заблуждаешься, воспевая надмирность… Я сын рыцаря. Во мне железная сила.

«Пойдем ко мне в замок, потому что я хочу тебя любить. Хочу жениться на тебе, королевна неведомого царства».

Его глаза метали искры.

Лес был суров.

Между стволов в дни безумий все звучал, все звучал звонкий голос волхва, призывая серебряно-тонких колдуний для колдовства.

В дни безумий:

«С жаждой дня у огня среди мглы фавны, колдуньи, козлы, возликуем.

«В пляске, равны, танец славный протанцуем среди мглы!.. Козлы!..

«Фавны!»

Молодая королевна стояла бледная от луны, опустив тонкий, увенчанный профиль. Серебряные слезы скатились из-под опущенных ресниц.

Не видно было ее глубокой тоски. Она говорила медленно и спокойно. Ее голос был тихий, чуть грустный.

«Возлюбленный, ведь и я тебя люблю. И моя любовь – невиданная на земле. Этот вздох бирюзовых ветерков.

«Этого ты не понял. Разрушил нашу дружбу, чистую, как лилия…

«Белую…

«Мне горько и тяжело…»

У обрыва, где росли папоротники, плясал старый чародей, поднимая край лиловой одежды.

Он потрясал бородой… И седые пряди струились вокруг его вдохновенного лица.

Перед ним потрескивало пламя, и казалось, он был объят сквозным, красным шелком.

Иногда он перелетал через костер; тогда над сквозным шелком красного пламени его надувшаяся одежда протягивалась лиловым парусом.

А кругом веселились колдуньи и утешали друг друга: «Посмотрите: старик ликует!

«Он ликует, ликует!..»