Северная война и шведское нашествие на Россию

Он находит "многие трудности", мешающие исполнить царское (и шереметевское) повеление. И войска мало, так что даже не к одному, "а к двум Инфлянтом" присоединить его, то все-таки не хватит сил "в поле" противостоять шведам. Войска его к тому же "все босые и голые" и ободрались. А главное волнение в народе: "Трудность наибольшая в здешнем народа вельми опасная". Между народом непостоянным "внутренне начинает расширятся" смятение. "Гультяи и пьяницы" бродят "великими компаниями по корчмам и с ружьем". Мазепа напирает больше всего на грабительский характер движения: "вино насильно берут, бочки рубят и людей побивают", а в Лубнах арендатора и ктитора до смерти убили, производят погромы, и все это ширится и захватывает даже "смирнейшие полки", бьют сотников, и уже образовались значительные шайки "гультяев": некий Перебийнос собрал 800, а другой (Молодец) собрал до тысячи. Мазепа, конечно, сгущает краски, чтобы Шереметев и Головкин позволили ему остаться на Десне (где он поджидал Карла XII). Он изображал дело так, что и вообще опасно вести малороссийское войско к Стародубу, потому что злокозненные грабящие все и всех "гультяи" могут даже учинить "чего, боже, сохрани" нечаянное нападение "на городы", где найдут "народ единомысленный". Все это сознательное преувеличение. Точно так же характерно голословное-уверение Мазепы, будто уже и вся старшина, полковники и сотники, ропщут и говорят, что если Мазепа уйдет, то "гультяи" перережут их семьи и ограбят их. Конечно, все эти запугиванья бунтом "гультяев" имели тут такую же очевидную цель, как и чистейшая выдумка, которой заканчивается письмо, будто Станислав Лещинский "идет к Киеву". Значит, никак, мол, Мазепе с войском нельзя идти на соединение с главной армией. И в постскриптуме Мазепа еще прибавляет, что пришли известия из Гадяча, будто там тоже "гультяи и пьяницы" "учинили было нападение бунтовное на замок" и хотели убить поставленного Мазепой "господаря", "который там в целом полку Гадяцком вместо губернатора", но не убили. И хотели там разграбить мазепины "пожитки", но не разграбили. Вообще выходит, не то бунтовали, не то собирались бунтовать.

Все это путано, нарочито преувеличено, и цель, как сказано, вполне ясна: отделаться от похода к Стародубу.

Но имеем ли мы право сказать, что это письмо лишено значения в качестве показания о настроениях народа на Гетманщине накануне перехода Мазепы к шведам? Ни в коем случае. В этом документе правда все-таки сквозит и пробивается через толстый слой лжи: Мазепа не смеет обвинить этих "гультяев и пьяниц", этих погромщиков, взломщиков и буянов в том, что, по его же соображению, конечно, больше всего должно было бы встревожить царя, фельдмаршала и Головкина, т. е. в государственной измене, в сочувствии к вторгнувшемуся врагу{38}. Значит, этого не было. А если так, то против кого же шли скопом, целыми деревнями, целыми вооруженными партиями по 800, по 1000 человек эти загадочные "гультяи и пьяницы"? Ответ дает, не желая того, сам Мазепа: движение направлялось против старшины, против "господарей" губернаторов, поставленных Мазепой, против "державцев", против вымогателей, насильников, крупных панов, эксплуататоров, возглавлявшихся самим вельможным паном гетманом. И вовсе не в "гульбе" и в "пьянстве", а в обострении под влиянием исключительных событий социального протеста было тут дело, в резком проявлении хронического антагонизма между эксплуатируемой массой и эксплуататорским классом. Такова единственная реальность, которую все же можно рассматривать и отличить в этом неискреннем, лживом, с дипломатической хитрецой и задними целями составлявшемся послании. В своем письме Мазепа приписывает буйство и пьянство не только посполитым крестьянам, но и ремесленникам ("швецы и кравцы") городов. Весь этот люд и восстал вскоре против Мазепы и шведов.

Настроение народа в деревне и городе было предгрозовым, это были лишь симптомы и предвестники бури. Чтобы буря разразилась, понадобилась потрясающая весть, что Мазепа перешел к шведам и что неприятель явился в Гетманщину. Тогда народная война против иноземных захватчиков слилась с уже начинавшейся борьбой против старшины и угнетателей, внутренних и проявилась во всей силе.