– Да я что, Александр Данилович? Я ж просто так, к слову пришлось, – смущенно забормотал Ухов. – Вы же знаете, что у меня язык – как помело…
Началась активная и методичная бомбардировка Нотебурга с обоих берегов невского истока. И чугунными ядрами палили, надеясь, что удастся пробить в крепостных стенах дельный проем, и зажигательные бомбы забрасывали внутрь крепостной территории, помышляя учинить там сильные пожары.
Очень долго ничего не получалось: тяжеленные чугунные ядра отскакивали от камней Нотебурга – как сухой горох от стенок бревенчатой избы, а возникающие пожары успешно тушились дисциплинированными и старательными шведами.
Лишь через десять дней, когда подошел последний обоз с боеприпасами, следовавший из самой Москвы и слегка завязший в злых новгородских болотах, дело пошло на лад.
– В псковских и новгородских арсеналах хранятся зажигательные бомбы и гранаты только старой конструкции, – пояснил Шереметьев. – А осадные бомбы, начиненные горючим составом Якова Брюса, до сих пор изготовляют только на Москве-городе. Ничего, сейчас мы с ворогом поговорим на другом языке…
Действительно, после применения новых боеприпасов ситуация резко изменилась: уже через три часа после возобновления бомбардировки в крепости начался сильнейший пожар, сопровождаемый громкими взрывами.
– Огонь, наверное, добрался до пороховых погребов! Александр Данилович, поспорим на серебряный рубль, что еще до сегодняшнего заката шведы вывесят белый флаг? – заинтересованно предложил Ванька Ухов, с которым у Егора установились доверительные и дружеские отношения – по типу «царь Петр – Алексашка». – Вон, восточная стена уже начала разрушаться… Так спорим или как?
Егор, минут пять внимательно понаблюдав за горящей крепостью в подзорную трубу, только неопределенно пожал плечами:
– Белый флаг они, может быть, и вывесят. Только, как усердно подсказывает мой внутренний голос, совсем не для того, чтобы сдаться. Наверняка затеют какие-нибудь дурацкие и долгие переговоры… Не, Ванюша, шведы ребята очень мужественные и упорные. Много еще они выпьют русской кровушки…
Через два часа над круглой центральной башней Нотебурга на ветру заполоскалось белое полотнище.
– Всем пушкам – немедленно прекратить огонь! – отдал команду Егор.
Вслед за замолчавшими пушками на мысу дисциплинированно перестала палить по крепости и северная батарея Солева.
Вскоре от острова отчалила гребная шлюпка – с белыми флагами на носу и на корме.
– Александр Данилович! – опустив подзорную трубу, взволнованной скороговоркой доложил Погодин: – Там, в лодке – сам комендант Нотебурга, генерал Ерик Шлиппенбах, старший брат того Шлиппенбаха, который со своим корпусом охраняет Ливонию. Вы его однажды (мне полковник Соколов рассказывал) взяли в плен, а потом обменяли на одну девицу чухонскую, безродную…
– Молчать, дурак! – недовольно зашипел Егор, быстро оглядываясь по сторонам: не услышал ли кто ненароком из «чужих», стоящие рядом Ванька Ухов и Фролка Иванов были не в счет. – Эта «девица безродная» – рано или поздно – станет законной русской царицей, так что настоятельно советую, орлята, языки не распускать по-пустому… А ты, Проша, не ошибаешься часом – насчет коменданта? Не по правилам это: лично жаловать на первые переговоры, доверенные офицеры для того существуют.
– Он это, Ерик Шлиппенбах! – заверил Прохор. – Он к нам, в смысле в шведский еще Ниеншанц, приезжал несколько раз – с визитами вежливости. Та еще штучка:
заносчив и горд – как сто тысяч чертей! Говорит – только по-шведски…
Егор, повертев туда-сюда тоненькое колечко, дополнительно поднастроил свою подзорную трубу и навел ее на приближающуюся лодку. Комендант Нотебурга, гордо стоящий на корме, выглядел очень даже солидно и представительно: длинная седая борода, железные ребристые доспехи, явно очень старинные, на голове старика красовался черный металлический шлем, чем-то напоминавший обычную кухонную кастрюлю, на левом боку висела – в непрезентабельных потертых ножнах – чрезмерно длинная шпага.
«Очень уж похож на Дон Кихота! – подсказал начитанный внутренний голос. – Я бы такому не доверял! От аналогичных чудаков только и надо ждать что неприятностей мерзких да паскудных, произрастающих из махровой сентиментальности».
– Эй, Прохор! – велел Егор. – Иди-ка встреть дедушку, узнай, что ему надо от нас. Ведь из присутствующих только ты разумеешь шведскую мову…
Лодка ловко пристала к берегу, даже вползла на полкорпуса вперед – на низкую речную косу. Гребцы, уважительно и бережно поддерживая за стальные локти, помогли старику-коменданту выбраться на черные прибрежные камни. К Шлиппенбаху-старшему торопливым шагом приблизился Прохор Погодин, склонился в низком полупоклоне.
После двухминутного диалога Прохор указал рукой на берег. Старый шведский генерал, согласно кивнув головой, уверенно и размеренно, очень широкими шагами, двинулся в указанном направлении, Погодин почтительно семенил рядом.