Северное сияние

— Мы поедем, — объявила она Пантелеймону. — И пусть они попробуют остановить нас. Мы поедем!

Глава девять. Шпионы

В течение следующих нескольких дней Лира измыслила дюжину планов, каждый из которых с раздражением отбросила; все они сводились к тому, чтобы уехать, спрятавшись на корабле, но как можно спрятаться на узкодонке? Скорее всего, для настоящего путешествия понадобится корабль побольше, а она знала достаточно историй, чтобы представить себе кучу самых разнообразных мест для укрытия на настоящем большом корабле: спасательные шлюпки, трюмы, хранилища, где бы они ни находились; но для начала требовалось попасть на корабль, а это значило, что покидать болота придется вместе с бродяжниками.

Но даже если она в одиночку и доберется до побережья, она может ошибиться кораблем. Здорово — прячешься в шлюпке, а просыпаешься где-то на полпути к Гай Бразилии!

А тем временем, нелегкие работы по снаряжению экспедиции велись на ее глазах день и ночь. Она околачивалась вокруг Адама Стефански, наблюдая, как тот отбирает добровольцев в боевые отряды. Донимала Роджера ван Поппела советами о покупках, которые им необходимо сделать: Не забыл ли он о снегозащитных очках? Знает ли он, где лучше всего раздобыть арктические карты?

Но больше всего она хотела помочь человеку по имени Бенджамин де Райтер, шпиону. Тот, однако, ускользнул сразу после второй Вереницы, в самые ранние утренние часы, и, понятное дело, никто не мог сказать, куда он подался и когда возвратится. И потому, от нечего делать, Лира присоединилась к Фардеру Кораму.

— Думаю, было бы лучше всего, если бы я вам помогала, Фардер Корам, — сказала она, — потому что я, наверное, знаю о Глакожерах больше всех, я ведь находилась рядом с одним из них. А может быть, я вам понадоблюсь, чтобы помочь разобраться с посланиями мистера де Райтера.

И он сжалился над маленькой отчаявшейся девочкой и не отправил ее куда подальше. Наоборот, он разговаривал с ней, слушал ее воспоминания об Оксфорде и о миссис Коултер и наблюдал, как она разбирается с алетиометром.

— А где находится книга, в которой есть все эти символы? — спросила она однажды.

— В Гейдельберге, — ответил он.

— Она что, только одна?

— Может, есть и другие, но эта — единственная, которую я видел.

— Я уверена, что такая есть и в Библиотеке Бодлея в Оксфорде, — сказала она.

От деймона Фардера Корама она с трудом отводила глаза, это был самый красивый деймон из всех, каких ей довелось видеть. Когда Пантелеймон превращался в кота, он был худощавым, косматым и нескладным, Софонакс же — так ее звали — была золотоглазой и сверх всякой меры изысканной, мех ее был густым, а размером она была вдвое больше обыкновенного кота. Когда ее шерсти касалось солнце, оно расцвечивало больше оттенков желто-коричнево-лиственно-орехово-пшеничн о-золотисто-осенне-каштанового цвета, чем Лира могла назвать. Ей очень хотелось прикоснуться к этому меху, потереться о него щекой — но она, разумеется, никогда этого не делала; касаться чужого деймона было самым вопиющим нарушением из всех вообразимых правил приличия. Деймоны, конечно же, могли касаться друг друга или друг с другом сражаться; но запрет контакта «человек-деймон» был так силен, что даже в пылу сражения ни один воин не касался деймона своего противника. Это было крайне запрещено. Лира не помнила, чтобы кто-то ей это говорил: она просто знала это, как, например подсознательно чувствовала, что морская болезнь — это плохо, а удобства — это хорошо. Поэтому, хоть она и восхищалась мехом Софонакс, и даже строила предположения, каким он мог бы быть на ощупь, она никогда не сделала ни малейшего движения, чтобы к ней прикоснуться, и никогда бы не сделала.

Софонакс была такой же здоровой, лоснящейся и красивой, каким разбитым и слабым был Фардер Корам. Возможно, он был болен, а может быть, страдал хромотой, но так или иначе, он не мог передвигаться без помощи двух палок и постоянно дрожал как осиновый лист. Но, не взирая на это, разум его был острым, ясным и сильным, и Лира вскоре полюбила его за его знания и твердость, с которой он ее направлял.

— Что означают эти песочные часы, Фардер Корам? — спросила она одним солнечным утром на его лодке, склонившись над алетиометром. — Стрелка постоянно возвращается к ним.

— Чаще всего, если приглядеться получше, можно увидеть разгадку. Что там за маленькое старинное изображение над часами?

Она сощурила глаза и всмотрелась.

— Да это череп!

— И что, по-твоему, он может означать?

— Смерть… Это смерть, да?

— Верно. То есть, одно из значений песочных часов — это смерть. На самом деле, после «времени», которое является первым значением, идет второе значение — «смерть».

— Вы знаете Фардер Корам, что я заметила? Стрелка останавливается здесь после того, как пройдет второй круг! На первом круге она как-то подергивается, а на втором останавливается. Это, выходит, указывает на второе значение?

— Возможно. Что за вопрос ты задала алетиометру, Лира?