Когда они вошли, на Лиру пахнуло теплом – и кое-чем еще. Запах во дворце Йофура стоял отвратительный: прогорклого тюленьего жира, навоза, крови, всяких отбросов. Лира откинула капюшон, но не могла с собой справиться и все время морщила нос. Она надеялась, что выражение человеческого лица медведям непонятно. Через каждые несколько шагов на стенах были кронштейны с жировыми светильниками; при их неверном свете трудно было понять, куда ее ведут.
Наконец остановились перед тяжелой железной дверью. Медведь-часовой отодвинул массивный засов, а командир патруля внезапно толкнул Лиру головой, и она кубарем влетела в дверь. Раньше чем она успела встать на ноги, дверь у нее за спиной захлопнулась. Здесь было совсем темно, но Пантелеймон превратился в светляка, и Лира смогла оглядеться. Они находились в узкой камере с запотевшими стенами, из мебели здесь была только каменная скамья. В самом дальнем углу лежала куча тряпья, которую она приняла за постель, и больше ничего не было видно.
Лира села, Пантелеймон опустился ей на плечо, и она нащупала в одежде алетиометр.
– Ему сильно досталось, Пан, – прошептала она. – Надеюсь, он еще работает.
Пантелеймон подлетел к ее руке и уселся там, чтобы осветить шкалу. Лира сосредоточилась: с одной стороны, ей казалось удивительным, что, находясь в такой опасности, она способна привести себя в состояние покоя, необходимое для общения с алетиометром; с другой стороны, это настолько стало ее частью, что самые сложные вопросы раскладывались по нужным символам так же естественно, как двигались ее руки и ноги: она о них почти не думала.
Она поставила стрелки и задала вопрос: «Где Йорек?»
Ответ пришел немедленно: «На расстоянии дневного перехода, его отнесло туда на шаре после аварии; но он спешит сюда».
«А Роджер?»
«С Йореком».
«Что сделает Йорек?»
«Он намерен ворваться во дворец и вытащить тебя, вопреки всем трудностям».
Она отложила алетиометр; на душе у нее стало еще тревожнее.
– Они же ему не позволят, – сказала она. – Их тут слишком много. Жаль, что я не ведьма, Пан, тогда бы ты мог улететь, найти его, все сказать, и мы составили бы правильный план…
И тут она испугалась до полусмерти.
В темноте, совсем близко от нее, раздался мужской голос:
– Кто ты?
Она вскрикнула и подскочила. Пантелеймон сделался летучей мышью, запищал, стал летать вокруг ее головы, а она попятилась к стене.
– А? А? – произнес тот же голос. – Кто это? Говори! Говори!
– Стань опять светляком, Пан, – сказала она дрожащим голосом. – Но не подлетай близко.
Мерцающая световая точка заплясала в воздухе и подлетела к голове говорящего. Оказалось, это вовсе не куча тряпья: это был прикованный к стене седобородый человек со спутанными волосами до плеч; в глазах его отражался мерцающий свет Пантелеймона. Его деймон, усталого вида змея, лежал у него на коленях и время от времени выбрасывал язычок, когда Пантелеймон подлетал слишком близко.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Джотам Сантелиа, – ответил он. – Я Почетный Профессор Космологии в Университете Глостера. А ты кто?
– Лира Белаква. За что вас посадили в тюрьму?
– Злоба и зависть… Откуда ты? А?
– Из Иордан-колледжа.
– Что? Из Оксфорда?
– Да.
– Этот негодяй Трелони еще там? А?
– Пальмеровский Профессор? Да, – сказала она.
– Черт возьми, неужели? Его давно полагалось отправить в отставку. Двуличный плагиатор! Шут гороховый!
Лира издала неопределенный звук.
– Опубликовал уже свою статью о гамма-фотонах? – спросил профессор, сунувшись лицом к Лире.
Она отодвинулась.
– Не знаю, – сказала она, а потом по привычке стала выдумывать: – Нет. Теперь вспомнила. Он сказал, что должен еще проверить некоторые цифры. И… еще сказал, что собирается писать о Пыли. Вот.
– Вор! Подлец! Мерзавец! Мошенник! – закричал старик и так затрясся, что Лира испугалась: не припадок ли у него? Его деймон сонно сполз с его колен, а Профессор колотил себя кулаками по щиколоткам и брызгал слюной.
– Да, – сказала Лира, – я всегда думала, что он вор. И мошенник, и прочее.
Как ни странно было появление в его камере замызганной девочки, знавшей того самого человека, который стал для него наваждением, Почетный Профессор ни на секунду об этом не задумался. Бедный старик был безумен – и ничего удивительного, – но он мог располагать какими-то сведениями, полезными для Лиры.
Она села неподалеку от него – с таким расчетом, чтобы он не мог до нее дотронуться, но достаточно близко, чтобы видеть его при слабеньком свете, исходившем от Пантелеймона.
– Профессор Трелони особенно хвастался тем, – сказала она, – что очень хорошо знает короля медведей…
– Хвастался! А? А? Вот именно, хвастался! Да он просто попугай! И жулик! Ни одного самостоятельного исследования! Все украдено у одаренных людей!
– Да, это так, – подтвердила Лира. – А когда сам что-то делает, получается неправильно.
– Да! Да! Вот именно! Ни таланта, ни воображения, жулик до мозга костей!
– Спорить могу, – сказала Лира, – о медведях, например, вы знаете гораздо больше его.
– О медведях, – подхватил старик. – Ха! Я мог бы написать о них трактат! Поэтому меня и посадили сюда.
– Как это?