Хотя она, последняя глава, такая короткая... Поскольку дата описанных здесь событий (5740 год от Сотворения мира, 1980 — от Р. X.) означает, что к нынешнему времени дети давно успели повзрослеть, и живут теперь — кто по-прежнему в России, кто в Израиле, кто в Штатах, кто в Бразилии, Ашот Мамиконян уехал в Армению, а Витька Зубченко, женившись на Машеньке Шустер (в прошлом — Сапожниковой), укатил и вовсе в Новую Зеландию.
Почему?... — спросите вы. — Что такое случилось?.. Хотя — нет, ни о чем таком вы не спросите. Ведь уж мы-то с вами — не дети, как говорил один мой старый знакомый — увы, увы... И все произошло у нас на глазах, и не с кем-нибудь — с нами, с нами... Зло, с которым так легко мы справлялись, когда были детьми, оказалось куда сильнее нас, когда мы стали взрослыми.
Я услышал об этой истории, так сказать, из первых уст, уже в Штатах. От кого?... Не скажу, секрет. Возможно, что и от самой Дины Соловейчик. А возможно — от Мишеля (он теперь Майкл) Ципкуса, поскольку он тоже где-то здесь... А возможно... Да, да, хотя на первый взгляд это покажется невероятным — от Инессы Серафимовны Козловой... А почему бы и нет?.. Ведь “Серафимовна” так легко превращается в “Ефимовну” или “Иосифовну”, остальное — детали. Тем более, что за Инессой Серафимовной закрепилось-таки прозвище “сионистки”. Его вначале пустили в ход остряки, потом словцо мало-помалу приросло к имени, возникла репутация, в которую поверили... Так что здесь, в Штатах, бывшая директриса выглядит почти что жертвой. И, без сомнения, рассказала бы об этой истории при первой же возможности, хотя и в собственной интерпретации. Но мы-то с вами без труда отличили бы истину от лжи. Мы и сейчас отличаем, и если помалкиваем до поры, так лишь потому, что нас не спрашивают...
Вот и все... Впрочем, все ли?..
За разными мелкими подробностями я не сказал, пожалуй, самого главного. Ребята (назовем их так по старой памяти) помнят друг о друге, переписываются, помогают друг другу, чем могут, — и Дина, и Никита, и Витька Зубченко, и Игорь Дерибасовский, и Таня, и, конечно же, Ашот Мамиконян, и — всех не перечислить... Судьба раскидала их в разные стороны, забросила в разные края, и это для них — обидно, тяжко, мучительно... Но в их повзрослевших сердцах утвердилось новое, выстраданное чувство: страны-то разные, да Земля на всех одна, и как бы там ни было, все мы ее жители, остальное все — выдумки, условности, пора бы всем это понять, и понять, кому они на руку...
Взамен многому, что они потеряли, они обрели это чувство, и уж его-то, будем надеяться, у них никому не отнять...
КОТИК ФРЕД
В повести действуют:
1
Итак, признайтесь: известно ли вам, кто виноват в том, что злодей опоссум едва не лишил жизни бедняжку Фреда?..
Нет?..
Тогда слушайте.
В том, что злодей опоссум едва не загрыз котика Фреда, в первую голову виноват сам Фред, которым в ту злополучную ночь овладела чрезмерная сексуальная озабоченность, а это, по многочисленным свидетельствам, приводит к беде не одних котов.
Было бы, однако, большой ошибкой считать, что в случившемся виновен только Фред. Как будет показано ниже, значительная (если не значительнейшая) доля вины падает на Александра Наумовича Корецкого, приехавшего из Кливленда, штат Огайо, погостить к своему брату в Нью-Йорк.
Хотя, если разобраться, виноват в происшедшем был и брат его Фил, который предложил Александру Наумовичу пожить в Нью-Йорке, пока он сам и жена его Нэнси будут совершать круиз по Европе с небольшими остановками в Лондоне, Париже, Брюсселе и Копенгагене.
Впрочем (“Ищите, ищите женщину!...”) не обошлось тут и без Нэнси, поскольку именно ей явилась идея пригласить Александру Наумовича на время круиза, чтобы не отдавать котика Фреда в специальное заведение, типа кошачьего пансионата, где еще бог его знает, как обходятся с клиентами, деньги же за каждые сутки берут немалые...
2
И все же заметим справедливости ради, что когда Александр Наумович ехал в Нью-Йорк, он меньше всего думал о котике Фреде. Он совсем о нем не думал. Он даже не догадывался о его существовании. А думал он о предстоящей радостной встрече с братом, о долгих задушевных беседах, по которым стосковалось его эмигрантское сердце. Думал, что там, в Нью-Йорке, он собственными ногами пройдется по знаменитой на весь мир Пятой авеню, собственными глазами увидит Эмпайр-билдинг и Бруклинский мост, а самое главное — статую Свободы... Кроме того, в сокровенном уголке его сердца таилась стыдливая надежда раздобыть у брата немного денег...
3