Северные амуры

«Скверный парнишка! В значительную язву со временем превратится!» — с отвращением подумал князь.

У деревянного трехоконного дома с резными ставнями Филатов остановился.

— Здесь.

— Ты по-башкирски говоришь?

— Конечно, — рассудительно сказал Филатов. — Пригодится. Дядя Пахом так и наказывал: пригодится… Следил, чтобы на базарах я говорил с башкирами только по-башкирски, пусть хоть как-то, а калякал.

Он постучал в окно, вскоре лязгнула щеколда, выглянул работник:

— А вам кого?

— Кахым дома?

— Собрался уходить, но еще не ушел.

— Позови, — властно приказал Филатов.

Вышел подросток, почти юноша, с серьезным смуглым лицом, в опрятном суконном бешмете, в высоких блестящих сапогах, почтительно поклонился князю, на Филатова же взглянул презрительно:

— А, Пилатка!

— Я тебе не Пилатка, а Филатов. Знай, с кем разговариваешь! — огрызнулся паренек. — А вот это — молодой князь Волконский, сын генерал-губернатора.

Кахым взглянул на князя:

— Ваше сиятельство?..

— Вы свободно говорите по-русски? Очень рад. Давайте знакомиться: князь Сергей Григорьевич Волконский.

— Ильмурзин Кахым, — представился юноша и по-военному щелкнул каблуками.

— Мой отец, князь, и твой отец воевали вместе в Крыму. Когда я узнал об этом, то захотел познакомиться с сыном ветерана Крымской войны.

Кахым покраснел от удовольствия.

— И вообще, я хочу поглубже изучить жизнь башкирского народа, его быт, историю, песни, — продолжал молодой Волконский.

— Завтра, ваше сиятельство, я еду в деревню к отцу…

— Замечательно! Поедем вместе.

Они провели весь день вдвоем, и вечером молодой князь искренно сказал отцу, что о лучшем проводнике по башкирскому Уралу и мечтать нельзя.

14

Ранним утром молодой князь и Кахым выехали из Оренбурга в тарантасе на тройке резвых лошадей; на козлах торжественно восседал кучер-башкир из уже отслуживших срок казаков; рядом с ним примостился конюх.

Вокруг и позади тарантаса ехали на рысях конвойные казаки-башкиры; как Сергей ни отнекивался, но ему твердо сказал Ермолаев, что сыну военного генерал-губернатора выезжать в кантон без конвоя непристойно, и пришлось подчиниться.

Сергей Григорьевич был в безмятежном настроении — он избавился от бессмысленного, тягучего сидения в губернаторском дворце, от созерцания одних и тех же, то раболепных, то развязных от выпивки, чиновников и офицеров, от слушания провинциальных сплетен. Утро было тихое, прохладное, неутомимые башкирские кони легко несли тарантас по укатанной, ровной степной дороге.

Дважды переехали вброд мелководную, но быструю реку Хакмар. Постепенно степь менялась — вздымались серебрящиеся ковылем холмы, по оврагам и в низинах потянулись густые кустарники, а за полдень показались на горизонте обрамленные синевою горы.

Степь гудела от баснословного изобилия жизни: перепела вольно разгуливали по дороге, взлетая прямо из-под колес, суслики пересвистывались, сидя серыми столбиками у нор, с любопытством разглядывая проезжавших, у озер и речушек роились с кряканьем утки и гуси. Воздух, прогретый насквозь лучами жаркого солнца, был сладко-густым, словно мед. На беспредельном небосводе ни облачка.

Миновал полдень, и трава стала зеленее, а листья одиноких деревьев темнее, потянуло сыростью, и кучер сказал, что пора бы остановиться — лошади притомились, да и путникам не мешало бы пообедать, а заодно и поужинать. В тени старой ольхи, на берегу извилистого ручья распрягли лошадей и пустили их по лугу, развели костер.

— Хор-рошо здесь у вас, — сказал Сергей Григорьевич. — Рай, настоящий рай! Вода в родниках, как нектар, воздух, как сметана — не надышишься.

— Хотите рыбу лучить? — спросил князя Кахым.

— Как это лучить?

— Давайте здесь заночуем и ночью, в темноте, пойдем лучить.

Князь согласился. Найдя на берегу поваленную ураганом сосну, Кахым и кучер топорами стали щепать лучину, смолянистую, янтарного цвета, вязали в пучки, а Сергей Григорьевич пошел в урему, в заросли смородины, крупной, как владимирская вишня.

— Изорвете мундир, ваше сиятельство, — обеспокоился Кахым. — И оцарапаетесь. Полежите на паласе, а мы вам соберем ягод.

— Нет, когда сам собираешь, то ягода слаще, — не согласился князь, хрустя сучьями.

«Не к лицу сыну князя, офицеру лазить по кустам! Лежи — принесем. Умей оберегать свой сан!» — осудил Волконского Кахым, — он не понял, что простота, с какой держался Сергей, и свидетельствовала о его разумном воспитании.

Сняв сапоги, засучив штаны выше колен, Кахым взял у кучера пучок горящей лучины и острогу с двумя зубьями, похожую на вилы. И вошел в воду, зашагал, прочно ставя ноги на песок и гальку. На перекате, где речка мелела, неподвижно стояли рыбы, видимо, хариусы, слегка шевеля плавниками и хвостами. Князь шел по берегу и внимательно наблюдал за Кахымом. Рыболов поднял выше лучину, чтобы глубже, яснее видеть, и молниеносным ударом остроги пронзил длинного хариуса, выбросил на траву. Угольки с шипеньем падали в воду. В азарте Кахым метал и метал острогу, метко, ловко подцепляя рыб, швыряя их к ногам князя.

— Почему рыбы не двигаются? — спросил он.

— Спят.

— И не слышат твоих шагов, бульканья от ударов остроги?