Северные амуры

— Всегда! И заметьте: добровольно присоединились к Московскому царству. Уже в шестнадцатом веке, в Ливонскои и Крымской воинах участвовали башкирские конники. В Смутное время против поляков, под знаменами Минина и Пожарского сражались, Кремль от панов освобождали!.. И в Северной войне при Петре Великом против Швеции стойко рубились четыре тысячи башкирских казаков.

— Случайно мне попались труды географа Кирилова, — сказал Сергей, — в них много ценных сведений об Оренбургском крае и башкирах.

Атаман одобрительно кивнул:

— Замечательные труды, замечательные! Кирилов долго жил здесь, досконально изучил историю, нравы башкир. Он руководил экспедицией по строительству Оренбурга и укреплений на границе. Какое-то противоречие во всех его оценках! — с досадой повел плечом Углицкий. — Восхвалял воинскую доблесть башкирских конников, а сам проявлял к ним жестокость. При нем башкир грабили немилосердно.

— Потому они и бунтовали! — не задумываясь воскликнул Сергей.

— Сами виноваты, — грубо заявил атаман. — Жили бы тихо, покорно, а то гонор этакий, претензии… Нет, я к башкирам отношусь хорошо, признаю их выдающиеся боевые доблести, но иногда, знаете… И Кирилову часто приходилось прибегать к крайним мерам, да и мне…

— Какой же уважающий себя народ смирится перед угнетением? — пылко сказал юноша.

Углицкий смекнул, что в разговоре появился опасный оттенок, и быстро свернул в сторону:

— И в Семилетней войне две с половиной тысячи башкирских всадников участвовали в битвах у Румянцева и Суворова, тогда еще подполковника. В Берлин вступили вместе с драгунами и казаками!..

В гостиную вошел посыльный Филатов, бойкий мальчишка с плутовскими глазами.

— Ваше сиятельство, ваш батюшка князь Григорий Семенович ожидают вас в столовой.

— Иду.

Сергей поблагодарил атамана за интересную и поучительную беседу и быстро пошел за Филатовым — отец не терпел ослушания.

13

Не успел муэдзин с минарета закончить певучий призыв правоверных к намазу, как гулко зазвонили колокола оренбургских церквей.

Сережа Волконский проснулся, сладко потянулся на перине — и спать уже не хочется, и плестись с отцом в церковь нет желания, но ведь вчера обещал, значит, надо поторапливаться умываться, надевать мундир… «Нет, пора возвращаться в Петербург, где просвещенные друзья, театры, балы, гулянья. Скучно в провинциальном захолустье, однообразно. Надоело — то церковь, то карты. Уеду!»

И за утренним чаепитием Сережа, не поднимая глаз, несмело сказал:

— Мне пора ехать домой.

Князь удивился: вчера еще сын веселился, был беспечным, оживленным и вдруг затосковал, приуныл, с чего бы? Может, в Петербурге любимая девушка? В конце концов, сыну восемнадцать. Было бы странно, если бы юноша не влюбился, не страдал, не безумствовал.

— Куда тебе торопиться? — осторожно сказал князь. — В августе столица пуста. Все в усадьбах, на дачах. До осеннего съезда общества еще далеко.

— Мне скучно. У офицеров, у твоих гостей один интерес — вкусно обедать, побаловаться винцом, резаться в картишки. Жаль, конечно, уезжать, так и не познакомившись с Башкирией.

Отец обиделся:

— Можно подумать, что я запретил тебе путешествовать по Южному Уралу. Милый, да отправляйся в путь хоть завтра. И спутника тебе отрекомендую надежного — сына моего бывшего солдата, а ныне старшины юрта… — Князь велел лакею позвать Филатова.

Паренек явился мгновенно, рожица в саже.

— Да ты умывался ли сегодня? — брезгливо поморщился князь.

— Так точно, ваше сиятельство! Утром умылся, Богу помолился, а затем на кухне помогал повару стряпать.

— Вот и измазался!.. Знаешь Кахыма, сына старшины Ильмурзы?

— Как не знать. Знаю! Хорошо знаю. Сбегать за ним?

— Подожди, я с тобою пойду, — сказал Сергей Григорьевич.

— Сказать кучеру, чтобы пролетку заложил? — Филатов знал правила галантного обхождения.

— Нет, пойдем пешком, — кивнул молодой князь поднимаясь, поцеловал руку отцу, взял форменную фуражку.

На оренбургской улице прохожих мало: после обедни и намаза молящиеся разошлись по домам, купцы открыли лавки, но покупатели еще не появлялись, чиновники прошли и проехали в собственных экипажах на службу.

Хитрый Филатов занимал князя приличными разговорами.

— Башкиры добрые, но дикие, оттого и живут бедно, зимою и весною обязательно в деревнях голод.

— А ты бывал в деревнях?

— Конечно, ваше сиятельство, и не раз, с дядей Пахомом, — товар возили на базары. Дядя башкир не уважает, так и говорит: сколько их ни учи, все едино дикарями останутся.

— А твой дядя Пахом умный? — с интересом взглянул на паренька князь.

— Богатый, значит, умный! — восхищенно воскликнул Филатов. — Жить умеет. Хочет у башкир купить земли, построить усадьбу, записаться в помещики.

— Грамотный?

— В школу не ходил, а грамоте научился. Вырасту — тоже займусь торговлей. Земли у башкир задарма куплю. Покажу им свою хватку!

— Маленький ты, а злой, — поморщился князь.

Филатов до того изумился, что замер на месте, словно налетел на забор.

— Ваше сиятельство, разве мыслимо с дикарями обходиться по-доброму? Серость. Азиаты. — Он говорил совершенно искренне.