Северные амуры

— Не надо было становиться с ним под никах! Как выздоровел, так и вернулась бы к нам.

— Ты же, кэйнэ, терпела, когда Ильмурза-агай привел в дом вторую жену, — жестко сказала Танзиля. — Грех разрушать брак с чудотворцем. Я и слушать тебя не должна бы… Где бы он ни ходил, ангелы ему нашептывают о моих словах и делах.

«Хитрец! Лицемер! Ловко воспользоваться своей мнимой смертью — летаргическим сном. Даже Танзиля, умница, бой-баба, поверила в его благочестие. — Кудряшова так и корчило от возмущения. — Несчастный народ прозябает в суевериях, а наглый шарлатан богатеет. И ведь ничего с ним не сделаешь. Найдет заступников и покровителей».

Когда Азамат вернулся из мечети, Сажида мигом выкатилась с женской половины, — ясно было, что святой исцелитель с ней не церемонился.

После обильной вечерней трапезы хозяин отправился на женскую половину, а Кудряшов изъявил желание прогуляться. Слабо, мутным расплывчатым пятном светила луна за облаками. Ветер был студеным, из уральских гор прилетел на благодатный аул. Кудряшов заметил, что двор Азамата набит скотиной: лошади сытые, гладкие, стучат копытами в конюшне, коровы дремотно сопят, вздыхают в хлеву, козы и овцы жуют жвачку. За амбарами и хлевами высились стога сена. Петр Михайлович сокрушенно вздыхал: «Все заведено, куплено на гроши, на подношения бедняков, страждущих. Эх, бедняги башкиры! И без того-то худо живут, да к тому же последнее несут этому „святому“ кровопийце».

Проснулся он на рассвете от дикого крика под окнами и за воротами. Торопливо одевшись, умывшись, вышел из дома. Азамат стоял в толпе возбужденных, размахивавших кулаками, толкавших друг друга мужчин с видом полновластного владыки сих людей.

На скрип калитки он обернулся, подошел к гостю, пожелал здравия, осведомился, как почивал Кудряшов в теплом тихом покое.

— А у нас чрезвычайное происшествие! — бойко доложил он. — Украли у старушки козу, зарезали, требуху выбросили и удрали.

— Кто зарезал? Кто украл?

— Пока неизвестно. Держат в сильном подозрении вон тех пятерых парней. — И он указал на связанных веревкой, перепуганных, боязливо озиравшихся юношей в разорванных грязных елянах — значит, их уже били, валяли в пыли. — Вот и явились ко мне за справедливостью. На кого укажу, тот и вор, того и прикончат.

— Позволь, это же самоуправство! — возмутился Кудряшов. — Необходимо следствие, суд.

— Народ пришел ко мне за судом праведным и скорым, — черство, любуясь собою, сказал Азамат. — Мне они доверяют.

— Разреши мне потолковать с людьми.

— Изволь, — щедро отмахнулся святитель.

На беду, Кудряшов был не в военном мундире, а в сюртуке: может, казачьего офицера бы и испугались.

— Братцы! — обратился Петр Михайлович по-башкирски. — Вора должен искать следователь. Самосуд недопустим. По закону надо все сделать.

Ему в лицо, словно камни, полетели яростные крики, больно ранившие его душу:

— Ты в нашу жизнь не вмешивайся!

— Мы живем по нашим старинным законам!

— А если вы и Азамат-агай ошибетесь и осудите невинного?

Злой толпе недоверие к осененному святостью Азамату показалось святотатством, и на Кудряшова надвинулись с угрозами взлохмаченные жилистые мужчины:

— Мы ошибемся, Азамат-аулия поправит!

— Он — курэзэ[50]!

— Он с того света, он божий посланец!..

— Ну как, убедился? Мне верят, мне! — торжествующе произнес Азамат и велел работнику принести из дома ружье.

С унижением чувствуя свою беспомощность, Кудряшов отошел к воротам.

Подкинув ружье вверх и ловко его поймав, Азамат протяжно, с завываниями, подражая мулле Асфандияру, свершавшему молебствие в мечети, изрек:

— Бисмиллахир-рахманир-рахим. Ружье кремневое, заряжено крупной дробью, какая медведя кладет наповал.

В толпе пронесся вопль восторга.

— Подводите подозреваемых по одному! — скомандовал зычно Азамат, видимо, вспомнив, как распоряжался в полку. — Открой рот, сожми дуло в зубах.

Трясущегося от предсмертного ужаса парня повели, крепко держа под руки, заставили встать на колени.

— Ружье само по себе, лишь волеизъявлением Аллаха выстрелит в вора!

Толпа снова загудела от возбуждения: послышались стоны.

Парень, волоча ослабевшие в коленках ноги, медленно подошел, на темном лице выступили крупные капли пота, приставил рот к дулу и разразился облегчавшими душу рыданьями:

— Слава Аллаху! Слава праведнику Азамату! Есть на земле правда.

И остальные подозреваемые остались чудесно невредимыми, ружье не стреляло само по себе.

— Парни невиновны, но вор здесь, среди земляков, — не сдавался Азамат. — Будем искать дальше! Эй, подходите по очереди. Ну, с кого начнем, эй!

Мужики, зная, что они не повинны в краже козы, подходили смелее, слюнявили дуло ружья и отступали, славя Всевышнего и посланца его Азамата.

Вдруг Азамат заметил зорким глазом, как долговязый мужик, пригнувшись, быстро-быстро засеменил в проулок, размахивая руками.

— Эгей! Стой! Держите вора! — завопил Азамат. — Тащите его сюда, гада!

Мужчина обмяк от страха, забился в руках догнавших его джигитов, упирался изо всех сил ногами, когда его поволокли, и наконец, выдавил из перехваченного судорогой горла: