Северные новеллы

Наших харчей Жулику явно недоставало. Чем же еще питался песец? На этом арктическом острове, несмотря на середину мая, стояла настоящая зима с обильными снегопадами, пургою, ядреными морозами по ночам. Разве что в полдень на возвышенных местах подтаивал, оседал снег и показывалась голая земля. Пернатые, за исключением пуночек, еще не прилетали на свою суровую родину. Райская жизнь для песца наступит недели через две-три, не раньше. Тогда-то пищи будет вдоволь: и яйца, и птенцы, а то и зазевавшиеся взрослые птицы. А пока Жулик довольствовался отощавшими к весне леммингами. Прожившие долгую зиму в глубоких норах зверьки, похожие на степных сусликов, выходили погреться в скупых лучах арктического солнца, подышать чистым воздухом, побегать по твердой снежной корке. Жулик подолгу стоял на холмике, крутил головою, выискивая зоркими глазами зверька. И вот он наконец замечал серенький шевелящийся комочек. То, прогнув спину, из норы вылезал лемминг. Песец залегал, как бы сливаясь с оттаявшей землей; глаза его неотрывно следили за желанной добычей. А зверек становился на задние лапки, поджав передние, настороженно оглядывался вокруг, тревожно смотрел на небо: не пикирует ли на него огромная чайка бургомистр или белая полярная сова? Нет, все спокойно. И лемминг семенил по ледяной корке. Песец, прижимаясь к земле, делал порядочный круг и заходил с подветренной стороны. Опять залегал, готовясь к стремительному бегу, и выпущенной из лука стрелою мчался в атаку. Лемминг замечал опасность слишком поздно. Бросался было обратно к норе. Но хищник уже отрезал путь к спасительному убежищу и гнал беднягу прочь. Когда Жулик готов был нагнать обреченного лемминга, тот вдруг резко останавливался, вскидывался на дыбки и отчаянно пищал, отбиваясь от врага передними лапками. Так, чуя неминуемую гибель, поступают эти зверьки. Но песец намного крупнее, сильнее лемминга...

Изредка, когда лемминги долго не появлялись из нор и Жулику надоедало ожидание, песец применял иной прием охоты. Он отыскивал норку и из рыхлого снега и грязи сооружал канавки так, чтобы талая вода стекала внутрь. Через некоторое время она заливала дом лемминга, и полузахлебнувшийся зверек пулей вылетал наружу. Игольчатой остроты зубы и когти впивались в беднягу.

Двадцатого мая, в полночь, я проснулся от глухого подземного грохота. Нары скрипели и раскачивались. Маятником раскачивался кожаный патронташ, подвешенный за металлическую пряжку на гвозде, вбитом в стояк. Подобная штука однажды, тоже ночью, случилась со мною лет пятнадцать назад, когда наша экспедиция работала в Средней Азии, под Ташкентом...

Встревоженные буровики один за другим повыскакивали из палатки. Но это было не землетрясение. Это «шалил» Ледовитый океан. Весенний шторм взламывал припай — полоску толстого льда, спаянного с сушей. Яркое солнце белой ночи, не менее яркое, чем в полдень, высвечивало вздыбившиеся льдины-скалы. От разреженного воздуха, сложного преломления солнечных лучей на гранях и плоскостях они были всевозможных цветов: желтые, синие, оранжевые, винно-красные, бархатно-черные, раскрашенные, как хвост павлина, как радуга. Таких девственно чистых, пронзительных красок не рождала даже могучая фантазия Гогена. Льдины с грохотом поднимались из пучины, сталкивались, переламывались пополам и падали, как в замедленной киносъемке. Высоченная, почти отвесная скала, далеко шагнувшая в воду, раскачивалась, как гигантский корабль в неспокойном море, хотя она, конечно, не могла раскачиваться: обман зрения рождали беснующиеся, шевелящиеся льдины вокруг подножия.

Шторм вскрыл трехсотметровую полоску, окаймлявшую остров; дальше, насколько хватал глаз, до самого Северного полюса тянулись дрейфующие льды, настолько прочные и толстые, что им уже не был страшен никакой шторм. С вечера на этой трехсотметровой полоске лежали моржи, стадо голов двадцать. Буря, верно, застала гигантских морских животных врасплох. Половина стада успела-таки выбраться на дрейфующие льды, а другая половина спаслась на суше. Клыкастые, весом за тонну морские звери лежали на заснеженной косе, тесно прижавшись друг к другу, и не обращали на нас, стоящих позади, никакого внимания. Они глядели на бесовскую пляску океана и ревели. Нам пришлось заткнуть ладонями уши, мы беспокоились о наших барабанных перепонках. С чем можно сравнить рев моржа? Пожалуй, с тигриным рыком, усиленным мощным динамиком. А если ревут одновременно десять моржей?.. Этот рев не прекращался до утра. Утром, когда шторм утих, моржи тяжело и неуклюже запрыгали на ластах к воде и поплыли к дрейфующим льдам, ловко лавируя между большими и маленькими айсбергами.