Северные огни

И так она и поступала. Взять хоть задиристого буяна в сюртуке и брюках, столь же неопрятных, как и его волосы, что словно встали дыбом от его же хвастовства, — этот коротышка вот уже с полчаса мыкался у дубовой стойки, упорно кренясь направо и тщетно выпрашивая еще хоть каплю спиртного у сурового мистера Джинкинса.

— Гнусный ты вонючка, — возмущается клиент, разумея Джинкинса.

— Сэр? — отвечает длиннолицый буфетчик.

— И трусливая собака в придачу. В-вы меня понимаете, сэр?

— Сэр?

— И еще крысолов. Подлец и гад! Баранья отбивная! Ха-ха!

— Сам такой, — парирует Джинкинс.

— А еще — хныкающий… хныкающий…

Тут джентльмен снова требует грога, ибо так разобиделся на отказ буфетчика, что новых оскорблений уже и выдумать не в силах; более того, угрожающе пошатывается на ногах. В этот миг прелестные черты мисс Черри оказываются для него чем-то вроде тоника. Побуждаемый уговорами девушки, он ковыляет в направлении общей залы. В последний раз он там замечен распростертым на одном из комфортных, хотя и грубо сработанных диванов у камина: задира спит как убитый, а голова саблезубого кота неотрывно глядит на него сверху вниз.

В тот же день ближе к вечеру, по прибытии кареты из Вороньего Края, в дверь вносят даму преклонных лет, в состоянии весьма близком к бессознательному (и гостиничный пивной насос тут вовсе ни при чем!). Проезжая через Талботские горы, эта дама, весьма склонная к панике, выглянула в окно и обнаружила, что за экипажем гонится тупорылый медведь (кучер и прочие пассажиры опознали в нем резвящегося вилорога). Поскольку никто, даже затюканный супруг-подкаблучник упомянутой дамы, не в состоянии ее переубедить, не кто иная, как Черри, с помощью двух горничных препровождает гостью в комнату, согревает ей ладони, растирает виски уксусом, подносит к носу флакончик с нюхательными солями и пускает в ход все прочие средства, дабы привести горемычную горожанку в чувство. Вечером та же самая дама, придя в себя, утверждает, будто по спальне ее бродит привидение; но это только Бетти Брейкуиндоу в белом халатике и чепце зашла подлить свежей воды в умывальник и проверить, все ли в порядке на туалетном столике. Леди приподнимается на постели, слабым голосом спрашивает: «Не принесет ли мне кто-нибудь печеное яблочко?», видит Бетти в свете восковых свечей — и с визгом откидывается на подушки; все это — к вящему ужасу ее супруга. Едва новость доходит до бильярдной, муж дамы, уже изготовившись к очередному удару, хихикает себе в бороду и разыгрывает блестящий карамболь, при виде которого все зрители разражаются восторженными аплодисментами.

По завершении суматошного дня, в сумерках, пока отец развлекает избранный круг у дубовой стойки, добросовестная Черри выходит во двор — подышать свежим воздухом и полюбоваться на дремотно угасающий свет летнего вечера.

Мистер Снорем кивает и улыбается девушке со своего поста в прихожей.

— Отменный вечер, мисс Черри, по-отрясающе погожий, ей-богу! — восклицает сей джентльмен, обладатель свирепого взгляда и железных челюстей, да так громко, что в горах того и гляди обвал приключится.

Черри поднимает глаза на встающую луну, на звезды, что уже переливаются в небе, задерживает взгляд на одной из них — на мерцающем алом кристалле; капитан Хой некогда рассказывал девушке, что это воинственный лик Марса. Возможно, такой вот драгоценный камень, или комета, озарившая небесный свод, или падучая звезда обрушилась встарь на землю и вызвала великое Разъединение; во всяком случае, так говорят. При этой мысли Черри неуютно ежится, но тотчас прогоняет ее прочь.

Вот-вот должна прибыть последняя на дню карета. Она слегка запаздывает, и Черри решает задержаться во дворе и сама поприветствовать пассажиров. Девушка перебрасывается парой-тройкой слов с конюхом и его помощником, заглядывает к лошадям в конюшню и наконец усаживается на старинную каменную скамейку под елкой, что растет у самых ворот при въезде во двор.

Вечер и впрямь выдался ясный — достойное завершение погожего дня. Под елкой на удивление тихо, воздух свеж и недвижен. Черри окидывает взглядом дорогу — вплоть до темнеющего подлеска и мрачноватых рядов деревьев на склоне холма. Внезапно девушка хмурится: ей кажется, что за ней наблюдают, что в густой кроне близстоящей сосны кто-то затаился.

— Кто здесь? — громко вопрошает она. — Кто это? Ответа нет. Девушка проходит по дороге чуть дальше.

Луна светит ярко, и все-таки разглядеть что-то в кроне дерева не так-то просто. Вне всякого сомнения, на нижних ветвях устроилось какое-то смутно различимое существо, однако человек ли это или животное — непонятно.

Девушка подходит ближе, к самой обочине, и поднимает взгляд. Среди ветвей маячит лицо — хмурое, сердитое, в обрамлении замызганных темных волос, а из-под вислых бледных бровей посверкивают жуткие глаза — точно два зеленых луча во тьме, точно две звезды в лиственном своде.

Должно быть, существо это все-таки принадлежит к роду человеческому, потому что сей же миг заговаривает с девушкой.