Северные рассказы и повести

Предупреждаю обо всём этом Дениса. Он кивает головой, мол, понял. Но я‑то знаю его характер! Раз сказали, что не пройдём, то непременно попробует пройти. Поперешный у него характер.

И мы пробуем прорваться. Двигатель ревет, дребезжит, машина бьётся среди колдобин и откосов, буквально чудеса совершая. Не знаю, кому ещё по плечу такое. Топограф не врал. Но мы — прошли. В лоб прошли через все буераки и спуски, и подъёмы.

Не знаю, кто кроме Дениса на такое был бы способен… Дальше было проще. Мы добрались до двадцать восьмой, где все, находившиеся в командирском вагончике мастера и начальники служб сначала удивились моему появлению, а потом на просьбу о горючке для бульдозера откликнулись очень душевно: «Сколько надо, столько пусть и заливает. Хоть бочку. Для вас — не жалко».

Последние шестнадцать километров давались всё труднее и трудней. Машина ещё шла, но всё её существо, словно конвульсировало, дребезжало внутри.

И мы дошли до конца проектируемой дороги, и повернули назад. Но… недалеко ушли. С километр всего. Умерла наша «ласточка». До последнего шла, сколько могла.

Мы лежим в темноте, понимая всё, что теперь может произойти. Гамза сообщил по спутниковой телефонной связи о случившемся с нами в поселок. Но вертолет поднимут не раньше утра. Потому что экипажей сейчас в поселке нет. Их надо ждать. Да ещё неизвестно когда именно дорожное начальство сообщит о ЧП. Очень оно не любит о таком сообщать. От дорожного отряда на развилке до нас когда–нибудь могут дойти бульдозера, но, нескоро, нескоро… На двадцать восьмом номере «живой» ходячей техники на данный момент просто нет…

Борщов? Скорее всего, судя по Звереву, он давно уже спит в своём вагончике на развилке…

Всё. От холода начинает темнеть в глазах… Тишина. Только в голове шумит. Шумит. Стихает. И опять шумит… Наверное, так застывает кровь? Не вижу. Ничего не вижу. Но шум. Он становится всё явственней. Всё реальней. Денис — глухомань, работа вездеходчика не располагает к остроте слуха. Но Гамза подтверждает: что–то слышно. Мы беремся за руки и медленно, как дети в садике, помогая друг другу, выползаем из кабины…

Вдалеке виднеются огни бульдозера! Борщов! Это едет Борщов!!!

Черт бы тебя подрал, Серёга! Как ты догадался? Почему пошел за нами? Почему?

— Так… Это… Следы были. Я и шел.

— Балда! Ты хоть горючим на скважине заправился? Нет?

— Да, это. Я ж их не знаю: дадут, не дадут. Я просто дальше поехал. За вами.

— С ума сошел?!! У тебя же горючки вернуться уже не хватило бы! Понимаешь? Понимаешь, золотой ты наш!!!

— Ой! Чё–то не подумамши! И правда…

— А парнишка–то твой где?

— Да, я его не взял. Жалко парня. Поморозится ишшо. Я его назад отправил с «Кировцами».

Дорогой ты наш Серёга Борщов! Низкий тебе поклон, русский мужик! Простой, бесхитростный труженик. И пусть пока ты ездил за нами, прощелыга Зверев утащил у твоих ребят на свою базу весь запас мяса, масла и хлеба, оставив только немного крупы и макарон, и пусть начальник твой, Владимир Станиславович бурчит на тебя… Это неважно.

Жизнь всё расставит по своим местам. И каждому воздастся по делам его. Вот увидишь, Серёга. Вот увидишь, родной…

ПОДВИГ

Нашу ПРМ-ку болтает из стороны в сторону, а на ухабах мы подскакиваем так, что широко– и щедрозвёздное полярное небо на мгновение вдруг припадает к самым окнам «ураловской» кабины. И тут же — снова отскакивает куда–то безумно далеко вверх. Вообще–то ПРМ — это передвижная ремонтная мастерская, предназначенная для технического обслуживания и текущего ремонта автотракторной техники в полевых условиях. У машины есть свой небольшой кран и кунг — будка с разными причиндалами: сварочными, токарными, слесарными и газорезательными.

Выехали из поселка мы довольно удачно, то есть вечером уже по темноте. Чем ближе к концу зимы — тем ярче солнце над тундрой в дневное время. Смотреть на дорогу — глазам больно, потому как всё вокруг сверкает от солнечного света, отражающегося от снегов. Недаром говорят, что весной в южных краях северян многие сразу «вычисляют»: лица у «полярников» в это время года донельзя загорелые, а вокруг глаз — белые ободки от темных очков, без которых тут никто не рискнет выезжать в тундру, дабы сразу же не ослепнуть.

А в темноте снежная дорога легко выделяется среди окружающей бесконечной белокрылой земли, краями своими касающейся пронзительно сияющих ночных небесных светил над вечно тающим темным горизонтом.

К середине февраля зимняя снежная автодорога изрядно изнахрачена колесами грузовых машин всех марок и типов, какие только можно себе представить. Снег, тысячи раз прорезанный, перемешанный и уплотненный колесами, четко делится на глубокие плохо проходимые колеи и рыхлые «увалы» между ними. ПРМ‑ка, буксует, двигатель ноет и ноет, в кабине всё трясётся, а любая незакрепленная вещь — упрямо и неутомимо падает вниз.