Северные рассказы и повести

Ребята, что мы сегодня сделали, знаете? Была такая стройка во времена Сталина и Берии: прокладывали железную дорогу до Норильска. Фантастический проект! Строили её зеки, и, конечно, многие поумирали. А потом скончался и Генералиссимус. А Берию вскоре расстреляли. И дорогу так и не достроили. И сгнили её остатки. И вот теперь, только что, мы с вами этой своей зимней автомобильной дорогой связали Таймыр и Ямал, связали Норильск с Большой Землёй! Пусть временно, на несколько зимних месяцев, но соединили, сделали то, чего на такой географической широте не было прежде.

Пятеро нас было там. Только пятеро. Но мы — дошли, доползли, добрались. Мы сделали это!

Через час, выставив на стыке дорог три последние вешки, мы двинулись в обратный путь. Не чувствуя ни усталости, ни голода, ни холода, ни извечного желания чуток поспать. Ехали и улыбались всему — тундре, снегу, звёздам сверкающим отовсюду и, конечно, друг другу…

КАРАСИК

Ну, кто ты такой? Кто ты без нас, твоих родителей? Что ты о себе возомнил? Всю жизнь на всём готовеньком, папа с мамой для тебя старались, ничего не жалели, чтоб всё у тебя, дорогой сыночка, было в лучшем виде! И вот результат! Вот она — твоя благодарность! Куда ты собрался? «Комсомолец–доброволец» выискался! Ну, какой тебе Крайний Север? Ты же дохлик несчастный! Всю жизнь: что хотел — ел, как хотел — одевался, куда хотел учиться — туда тебя и поступили, на ком хотел — на той и женили. Жену бы пощадил, самодур, — на пятом месяце, между прочим.

Ты же из семьи потомственных большевиков–ленинцев! Дед твой в гражданскую чудеса творил! Я, отец твой, из кожи вон лезу, стараюсь! А ты? Побойся Бога! Взял бы я тебя сейчас инструктором в райком, годика через полтора был бы ты уже третьим секретарем, а там — сам знаешь, дорожка пряменькая. Вот тогда, пожалуйста, хоть куда лети — хоть на Крайний Север. Только тогда ты и сам не поедешь. Некогда станет, потому что к тому времени дурь–то из головы выветрится. А то, ишь ты: юность, видите ли, взыграла!

Бледный Карасик в кругленьких очочках похожий на Кролика из сказки про Вини — Пуха, слушал отца молча, не поднимая головы. В последнее время его заветной целью в жизни было одно: любой ценой вырваться из–под родительской опеки, которую он считал невыносимой для взрослого уже почти человека.

И родители, в конце концов, сдались. Ничего особенного в том, что именно его, а не кого–нибудь другого, назначили командиром трехтысячного республиканского ударного комсомольско–молодежного отряда имени Минина и Пожарского, Карасик, конечно, не заметил. И в том, что именно ему было поручено выступить с трибуны республиканского партийного съезда и зачитать выученный заранее текст обращения передовой комсомольской молодежи — тоже ничего особенного, он же — командир, застрельщик юных энтузиастов.

Газеты, радио, телевидение — всюду писали о героическом отряде имени Минина и Пожарского и (ну, естественно) о его блистательном отважном командире Карасике. И вот, наконец, настал день «икс»: трехтысячное молодежное «войско», провожаемое родственниками, оркестром, школьниками, девушками в кокошниках и партийно–комсомольской элитой, двинулось с железнодорожного вокзала в спецпоезде цвета свежего огурца на восток. А на востоке комсомольцев–добровольцев с оркестром, фанфарами, флагами, корреспондентами, девушками в кокошниках и партийно–комсомольской элитой на железнодорожном вокзале приветствовала столица нашей Родины — Москва.

Покорителей Крайнего Севера расселили в гостинице «Россия», и начали методично водить по всем столичным достопримечательностям, театрам и музеям. Некоторое время ни одно мало–мальски серьезное мероприятие в Москве не мыслилось без участия в нем представителей отряда геройских комсомольцев. А уж самого Карасика интервьюировали все, кто только мог. Через месяц он уже чувствовал себя ожившим памятником то ли Павке Корчагину, то ли энтузиастам семидесятой широты. И вот грянуло–таки то самое событие, из–за которого они все, мягко говоря, несколько подзадержались в Москве: очередной съезд КПСС. Событие по тем временам можно сказать вселенского масштаба. Овеянный красными флагами Карасик с товарищами под партийно–комсомольскую музыку и продолжительные аплодисменты должен был выйти на трибуну и поприветствовать делегатов съезда. Честно говоря, Карасик ужасно волновался, но подготовленный и насмерть заученный текст и жуткое желание поскорее уехать от всего этого куда–нибудь подальше, уже всё равно куда, — позволили ему справиться с задачей.

И снова — вокзал, корреспонденты, фанфары, девушки в кокошниках, флаги, партийно–микрофонные речи, аплодисменты, клятва молодежи и спецпоезд цвета свежего огурца. И так — на каждой крупной железнодорожной станции. Потом всё реже. Места за окнами вагонов становились всё более безлюдными, с хилыми лесными рединами, а потом и вовсе — заболоченными, дикими и безлесыми. Зато пошел снег.

Приехали.