Северные рубежи. Середина ноября (СИ)

Михаил мрачно уставился в укрепленный щитом окоп, он почему-то подумал о своей дочурке, о том, что не поставит ее на ноги, не научит ездить на велосипеде, да многое чего не успеет сделать. Но ноги уже поднимали мужчину наверх, а руки перенесли тяжесть пулемета к правой амбразуре. У него еще есть дело и он живой, его товарищи также молча встали рядом, прикрывая фланги. Так было испокон веков и так будет. Мир держится на крепких мужских спинах, поддерживаемых неизбывной женской лаской. Два жизненных начала: Янь и Инь, миг между светом и тенью.

Неожиданно впереди позиции что-то яростно загрохотало, земля вспучилась, раздался визг летящих НУРСов.

- Вертушки! Очул, шашки давай! Счас нас летуны накроют - Степан выдернул чеки и бросил вперед дымящиеся зеленым дымовые шашки, обозначив себя для ревущих поверху боевых машин. Михаил устало опустился на дно окопа. Вот так, наверное, и спускались с помоста не верящие своему счастью помилованные люди.

- Счас дадут просраться бишкекам, су..й потрох - светловолосая голова оказалась напротив. Степан копался в планшете, связь и картинка вновь появилась - Ого, а вот и кавалерия. Так что братцы умирать отменяется.

Рядом опустился Очулов, блаженно улыбнулся и закрыл глаза, затем его тело обмякло, Калашников упал на землю.

- Очул, Ты чего! - схватил друга боец.

- Не гоношись - оттолкнул его более спокойный Михаил - Живой, видимо много крови потерял. Поищи в аптечке чего подбадривающего и свяжись хоть с кем-нибудь. Его в санчасть надо.

Через полчаса Степана и Очулова грузили в большую, бронированную машину, отправляли в тыл.

- Ну, ты тут держись - белобрысый крепыш оперся спиной о борт машины, докуривая, чей-то бычок, хотя сам обычно не курил.

- Куда я денусь. А вот и наш взводный - мимо них пронесли носилки с капитаном Коробициным, тот вяло махнул бойцам левой рукой, правая была перебинтована.

- Очул, ты чего там под больного корчишь, вон ротный какой бодрый! - Степан дернул кореша за ногу.

- Степа-Баатар, вот выздоровею, врежу тебе.

- Значит, жив, бродяга степей монгольских.

Михаил провожал взглядом уезжавших в ночь сослуживцев, потом зябко повел плечами. С поля боя временами раздавался какой-то вой, а может и плач. Неожиданно его стукнул по плечу почерневший лицом Бывалов.

- Соловьев, принимай отделение.

- А ты куда?

- Взводным пока буду. Офицеров то на батальон всего, да ничего. Так что иди, вон у той БМПшки стоят. Несколько наших и привозные.

Михаил вздохнул, перекинул пулемет на плечо и двинулся к высокой БМП 5, рядом с ней стояло несколько приземистых машин поддержки пехоты, это они с вертушками добили остатки вражеской техники. Все-таки лучшее вооружение Россия оставила себе. С земли начали подниматься полтора десятка бойцов. Половина измызганных в земле, из их батальона и взрослые на вид мужики из нового пополнения. "Будем жить" вдруг припомнилась фраза из старого фильма: - Отделение, становись!

Станция Грязовец, Северная Железная Дорога.

- Как то тихо стало - пожилой железнодорожник протер стекло от инея.

- Блин, тебе Кузьмич не угодишь - второй железнодорожник, более молодой, но плохо выглядевший, только махнул рукой. В небольшой будке было холодно и темно, электричество подавалось с перебоями.

Зазвонил старого типа телефон. Молодой взял трубку и выслушал человека с той стороны провода - Выйди, осмотри путь. Через полчаса два товарных на север пройдут.

- И то дело - Кузьмич начал надевать меховой кургузый полушубок - Что-то не важно ты выглядишь, Семен Данилович. К врачам сходил бы что ли?

- Да где они нынче врачи то?

- Ну, смотри. О-хо-хо.

Кузьмич вышел наружу, навстречу свежему ветру, швырявшему в лицо горстями снег. Впереди виднелся патруль, опознавший железнодорожника по сигнальному браслету. Без него по узловой станции лучше было не ходить. Навинченная последними событиями охрана могла и застрелить запросто. Немало самовольных беглецов, перелезших через колючку периметра, так остались лежать здесь навечно. Пожилой железнодорожник только устало вздохнул и пошел вперед, внимательно оглядывая рельсы.

А Семен Данилович долго не мог откашляться в мятый и грязный платок, мрачно затем разглядывая на нем кровавое пятно. Он уже знал, что жить ему осталось не так много, и единственное, что держало сейчас его на этой проклятой работе, это были его жена и дети. Правдами и неправдами он смог отправить их дальше на Север, туда, где еще холоднее и солнце не появляется по нескольку месяцев.

Норильск. Квартира заместителя руководителя округа.

Звонок был противным, особенно из-за того, что звонил в неурочный час, время под утро, когда самый сон. Ермаков нехотя приподнял голову и протянул руку к телефону: - Да, Ермаков на проводе. Да. Вас понял. Буду в мэрии.

Сон как рукой сняло, и мужчина присел на широком диване. Рядом заворочалось тело, Галина подвинулась и спросила голосом полным тревоги: - Что случилось, Саша?