Северные сказки. Книга 1

Особенным сочувствием пользуются и вызывают большое участие в слушателях «бывалыцинки» про еретиков, оборотней и колдунов. К одной девице жених-колдун посватался, девице он понравился, а отец-мать не отдают. Жених приехал ночью, увез девицу с приданым будто в церковь, а она очутилась в могиле (39); на Печоре у бабы умер мужик-еретик. На третьи сутки он вдруг встал и съел старшую дочку и пеленки, и хотел было съесть и всех, но в избу вошел Егорей-храбрый и спас семью от смерти (45); почти такой же случай был и в Заонежье, только с продолжением: чернокнижник-мужик после смерти встал и тоже хотел съесть свою семью; также пришел седатый старичок и усмирил его. Чернокнижника положили в гроб с железными обручами, и какой-то пьянчужка согласился везти его на тройке на погост. Обручи на гробе лопнули, и покойник хотел загрызть ямщика, а тот спасся на дереве; покойник прибежал в деревню, где его артелью одолели, положили в гроб и похоронили (86); мужик уехал в Питер и умер, жена плачет по нем, покойник и приехал к ней, и стал жить с ней как живой; прожил 5 лет, а потом стал есть скотину, тут его убили (87); бабка прокляла внука на венчальном пороге, он после свадьбы пропал; его выручила молодая жена от нечистого духа (96); молодец с девицей играл три года, а ее выдали за другого; она умерла, но спустя шесть недель встала из могилы и пришла к своему мужу; муж ее не пустил к себе, и она ушла к своему старому дружку; он ее кормил 8 недель, а потом повенчался с ней и стал жить (120); священник уговаривал колдуна бросить свое ремесло, колдун после смерти ночью пришел к священнику, выманил его в церковь и хотел загрызть, но священник успел оградить себя напрестольным крестом и этим спасся (228); парень женился и видит, что жена его ест только рисовую кашу уховерткой от креста. Муж подглядел, что жена ночью ходит на кладбище, — разрывая могилы, ест мертвечину; муж как-то попрекнул этим жену, а та плеснула ему в лицо водой и оборотила мужа в собаку; обратно отворотила мужика добрая волшебница и научила мужа, как отучить жену от колдовства (247); промышленник нечаянно остался на зиму от товарищей на Новой Земле и там сжился с чертовкой и прижил ребенка; на весну, когда он собрался бежать с товарищами домой, чертовка разорвала ребенка, бросила на судно и чуть было не потопила его (248).

Эти бывальщины без резких границ переходят, с одной стороны, в легенды про святых и явления самого Бога, с другой стороны, в настоящие сказки про Иванов-царевичей, Царь-девиц, богатырей, волшебников и проч., в которых и сами рассказчики плохо, а то и совсем не верят.

Но утверждая последнее, следует оговориться. Если рассказам про леших, водяных, ведьм, оборотней и проч. верят несомненно, то настоящим сказкам, можно сказать, полуверят. «Песня правда, сказка ложь» — пословицу эту знают и на русском Севере, но несомненной ложью рассказчики считают разве только, так называемые «прибакулочки», «прибасёночки» и «небылицы» вроде как «Сорок братьев ездили отца крестить». Что касается сказок с чудесным, волшебным содержанием про царей-чернокнижников (2), Иванов-царевичей и их приключения в разных заморских и подземных царствах, про волшебников и их превращения и проч. и проч., то рассказчики и их слушатели относятся к ним совершенно как к былинам, двояко: и верят им и не верят. Конечно, всегда находятся сказочники, которые усумнятся в особенно невероятных событиях, излагаемых в сказке, но всегда же находятся слушатели, относящиеся с огромным участием к развитию драматизма сказок. Большинство сказок ведь немногим чудеснее былин и нисколько не чудеснее большинства бывалыцин про оборотней, ведьм, мертвецов, леших и другую нечисть; я уже не говорю про различные столкновения с представителями духовного и загробного мира, так сказать из собственной практики. Тем больше, что большинство сказок с необычайным содержанием относится к неведомым царствам, с неведомыми порядками и нравами, по представлению сказочников, может быть, и совсем особыми условиями самого существования. Особенно врезался мне в память один случай. Мошнаков, хорошо грамотный, начитанный в Святом Писании человек, церковный староста и хозяин отводной квартиры в посаде Уна (следовательно, постоянно имеет дело с проезжими чиновниками), рассказал мне о том, как князь Борсуков (282, тождественные сказки №№ 31, 48, 181 и 182; и один из мотивов — 248), добывал корону из Вавилонского царства для нашего дома Романовых. История полна невероятностей до рассказа, когда нарисованного на стенах города змея раздули мехами, и он ожил. Но Мошнаков верит рассказу безусловно, и очень боялся «как бы не вышло чего», что он рассказывает «про царские роды». Что же после этого рассказа невероятного в других сказках? И, например, сказки про богатырей (47) Плешко, Елинку, Горыньку и Усыньку и др. (124), просто-напросто сохранившиеся легенды про богатырей, которые когда-то были, и рассказы про которых до сих пор поражают ум народа величием их силы.

IV