Северные сказки. Книга 2

Все эти сношения, конечно, в сильной степени подорвали старый уклад выговского края, своеобразно сложившийся под влиянием даниловского общежития. Нельзя, конечно, не упомянуть также о влиянии соловецких паломников, издавна шествовавших этим путем к святым островам.

Все эти влияния внешнего мира я особенно заметил на сказочнике Мануйле Петрове из Морской Масельги, сказки которого здесь помещены. Он живет у самой дороги, и богомольцы всегда заходят к нему. Для них, как выражается Мануйло, он «три самовара сжег». Мануйло с интересом слушает их рассказы и запоминает и перерабатывает по-своему. Для того, чтобы сделаться сказочником, по мнению его, нужно иметь лишь «недырявую память». И вот он своей действительно превосходной памятью собирает все. И потому в его сказках, иногда почти рядом, упоминаются такие названия, как «Миллионная улица» (в Петербурге) и «Черный волок» (около Выгозера). «Сказка на всякую вещь годится», уверяет Мануйло, в особенности на сплавах лесов в лесных избушках, тут за сказку могут угостить, а иногда можно так увлечь приказчика, что он заслушается и не только дела не спросит, а еще вечером позовет чайку попить.

У Мануйлы чрезвычайно трудно записывать сказки. Для приказчиков, купцов и тех лиц, которых Мануйло называет «господа», у него говор обыкновенный, для бурлаков и вообще своего брата олонецкий. После долгих убеждений я добивался того, что Мануйло отвлекался от моей личности и говорил олонецким говором. Но стоило мне переспросить хотя одно непонятное слово, как он мгновенно изменял не только говор, но самый склад речи, совершенно исчезал тот тон сказки, от которого главным образом и зависит наслаждение слушателя. Вообще, при записывании сказок я нахожу выгоднее пропустить несколько слов, пожалуй, неверно их записать, лишь бы не перебивать рассказчика. Изменение тона рассказа на более или менее продолжительное время я заметил не только у Мануйлы, но и у всех остальных сказочников.

Что касается биографии сказочников, то прежде всего выделяется Мануйло Петров из Морской Масельги. Это, так сказать, профессиональный сказочник и страстный любитель охоты с детской душой. Стремится все бросить и уйти искать «пуп земли», но не может решиться и тоскует. Из других выделяется Степанида Максимовна на Корельском острове. Это вдова «со умножимым стадом со детиныим», «горюша горе горькое», вопленица или, как здесь говорят, «подголосница». В молодости она была первой «краснопевкой», а потом под влиянием горя и нужды перешла к причитаниям. Рассказы ее о горе при утрате мужа мною записаны с ее слов и напечатаны здесь под названием: «Видения вдовы». Старушка Марья Петровна отличается религиозностью, строгим укладом жизни, она ближайший друг знаменитой Любови Степановны, старообрядческой начетчицы, присоединившейся под конец своей жизни к официальной церкви. Сказки этой старушки выделяются этическим направлением. Она знает бесконечно много сказок, но очень стара, слепа и у нее очень трудно записывать.

Лапландские сказки и предания записаны мною на озере Имандра в Лапландии летом 1907 года. Рассказывал мне их старичок Василий из Белой губы. Василий с детства остался сиротой, так как отец его утонул в р. Неве, а мать вскоре «померла Божьей смертью». Ему не повезло на промыслах (охота на оленей в горах и ловля рыбы), и потому он нанялся в работники к русскому в Кандалакшу, где долго жил, а потом вернулся домой на Имандру. По-видимому, под влиянием русских он потерял веру в лопарские чудеса, о которых ему много говорили в детстве. Теперь он над всем этим подсмеивается и называет все это «вера в чудь» в отличие от «веры в Христа». Благодаря этому он охотно рассказывает все лопарские поверья.

166 Иван-царевич в Подсолнечном царстве [2]

Против неба на земли жил старик в одном сели, полусотни сказок знал и одну мне рассказал. А в одном не в каком царстве был царь-император, и было у него три сына, старшего сына звали Васильем, среднего звали Степаном, а меньшого звали Иван-царевич. Этот цярь на цярстве цярствовал. Не стало мочи. Исходят ему года, стал сыновей просить слетать в Подсолнешной град: «В Подсолнешном граде есь молодецкия яйця, а хто достанет эфти молодецкия яйця, и хто съест молодецкия яйця в двадцать лет, будет молодой и в лице будё красив». Захотелось цярю омолодиться и друго столько поцярствовать как сиби, так и государыни. Отправляв старшего сына на своим быстрым кони. Старший сын уезжает, проходит времени полгода, домой он приезжат. Отправляе сына Степана, второго, дават еще быстрее коня, и второй уезжает; прошел год, ни которого их нет. Просится меньшой сын Иван-царевич: «Я тиби, папа, помогу, дай мни конька-горбунка, который лететь может по воздуху». И взял конька-горбунка и заседлал его и отправился в Подсолнешний град. Видли Ивана-цяревича сядучи и не видли его поедучи.